— Оксана, как вы познакомились с Виталием?
— Я попала в компанию, в которой был Виталик. Мне нравился там один мальчик, потом мы с ним расстались. И было грустно не из-за этого мальчика, а из-за Виталика — что я перестану с ним общаться. Летом прошлого года мы признались друг другу в симпатии. Начали встречаться, как-то всё быстро пошло. И с того момента, грубо говоря, друг от друга вообще не отлипали. Были как близнецы похожи. Даже в разговоре с друзьями мы с Виталиком часто начинали говорить одно и то же. Я смеялась: «Зачем ты мои мысли воруешь?» Он был очень добрым, его все любили. Я ему говорила: «Виталичка, я не верю, что такие люди, как ты, могут существовать. Ты мне дан Богом». А ещё я говорила: «Если бы я была кошкой с девятью жизнями, все девять жизней я прожила бы с тобой».
— Помните, как он сделал вам предложение?
— На самом деле, он не делал, всё получилось самой собой. Бабушка позвонила маме на 1 апреля и сказала: «Вот Ксюшка с Виталиком расписаться хотят». Мама это восприняла не в шутку, а всерьёз. Сказала: «Она у нас девушка шикарная, придётся кредит на свадьбу брать». Я рассказала Виталику про это. Он ухмыльнулся: «Конечно, это не шутка, мы с тобой, зайка, обязательно распишемся».
Многие говорят: да какая любовь в 19 лет! Но это была настоящая, чистая, искренняя любовь. Нам не надоедало быть друг с другом, мы не врали друг другу, не ревновали.
Не было особых денег, не было дорогих подарков. Но была большая любовь. Такую потрясающую жареную картошку Виталик иногда готовил. Я ем, он рядом сидит, смотрит: «Ну что, вкусно?» «Конечно, вкусно, Виталичка».
— Почему Виталий решил заключить контракт?
— Он отучился на программиста в Поволжском государственном колледже. После этого его призвали в армию и дали на выбор два варианта: либо год срочной службы, либо два года по контракту. Воинская часть, где можно было служить по контракту, находится в посёлке Рощинский, это недалеко от Самары. Мы долго думали всей семьёй, обсуждали варианты. Виталик мне говорил, что не хочет на год со мной расставаться. В итоге решили, что контракт будет удобнее. Все близкие рядом, зарплату платят, поработал — можно ехать домой. Когда вы гуляете на набережной с любимым человеком, едите мороженое, и у вас мирное небо над головой, никто не может задуматься о ***.
Контракт Виталик заключил в декабре 2021 года.
— Как вы узнали о том, что его отправляют в Украину?
— Уже в конце декабря все начали говорить про какую-то [военную] командировку. Кто-то говорил про месяц, кто-то про полгода. Виталик сказал: «Ну, в Беларусь на учения нас отправляют». Я решила, что ничего ужасного быть не может. Я в политике плохо разбираюсь. Слышала что-то про Украину, но я всегда думала, что Россия и Украина — это дружественные страны. Что может такого произойти?
29 января мы отпраздновали мой день рождения, а уже 30 января Виталик уехал. Неделю он не выходил на связь. Потом позвонил и сказал, что их передвигают под Донбасс. Я в шоке была полнейшем. Потом он мне звонил по видеосвязи уже под Киевом — уже весь в обмундировании, со всей техникой. Я вообще офигела. И тут начали уже новости показывать. Я как-то приехала домой, дедушка мне говорит: по ходу, там *** начинается. Я думаю: что за бред?
Виталик звонил всё время — когда через день, когда через неделю. Говорил мне: «Я хоть на краю пропасти буду стоять, но тебе эсэмэску отправлю». На пару минут, бывало, включит камеру. Взрывы видны были. Но он в камеру так мило улыбался. И эта улыбка сильно обнадёживала. Виталик говорил мне: «Всё будет хорошо». И я сразу успокаивалась, никакой психолог не нужен был.
В апреле он позвонил и сказал, что их часть вышла на российскую территорию. И что можно увидеться. Мы тут же выехали — я, его тётя, его мама с папой и бабушка с дедушкой. Из Самары до Белгородской области, где Виталик был, ехать 1200 километров. Мы без остановок добрались за 13 часов. Была надежда, что это как бы конец. Виталик сказал, что миссия его части выполнена. Мы даже надеялись, что заберём его с собой. Но уже в пути он позвонил — после России их часть отправят обратно. Куда — не известно. Мы подрасстроились, конечно. Подбадривало то, что всё-таки мы встретимся.
— Хорошо помните тот день?
— Очень хорошо помню. Мы забрали Виталика ночью, его отпустили до двух часов следующего дня. Сначала были в отеле, потом гуляли по городу, был ещё такой солнечный день. Зашли в кафе, он очень хотел пиццу. А в магазине скупил шоколадки и сигареты для своих ребят.
Мы с Виталиком много разговаривали, как дальше будем жить. Он как раз узнал, что ему достанется квартира — родители взяли новую. Мы обсуждали, какой будем делать там ремонт. Виталик хотел ещё менять машину, у него старая «приора» была, ломалась часто. Свадьбу тоже обсуждали. Окрылённые такие были.
— Он рассказывал о том, что происходило в Украине?
— Мы сразу спросили про мирных жителей. Он сказал, что их рота никого не трогала. Что наши ребята всем помогали, отдавали свою гуманитарку, делали зелёные коридоры. «С нашей стороны всё было чисто и гладко», — сказал. Ещё рассказывал про наёмников украинских, они с другой страны. Им вообще плевать — кого, как, где. Плевать — бабушки, дети. Вообще безжалостные.
— Виталий служил гранатомётчиком?
— Да, но он нам сказал, что там [в Украине] даже ни разу гранату в руках не держал. Виталик как слепой котёнок был. Я до этого ещё спросила, как его в части обучали, там трёхдневные типа курсы были. Он ответил: «Ну, мы вышли в поле, нам сказали — в себя не направлять, в людей не метиться, гранату метать в сторону». Вот и всё обучение было. Потом, когда Виталик уже погиб, я нашла его сослуживца и спросила, стрелял ли он там. Тот говорит, что Виталик обычно как-то прятался, шкерился, чтобы не участвовать в этом всём. Если парней каких-то надо было защитить, то да, он шёл на подмогу. Но стрелять не стрелял. Защищал только.
Ещё Виталик мне говорил, что их [украинских военных] называют «укропами» и по-всякому. А он так не мог. Сказал: «Я их считаю такими же людьми, как и мы. Не позволяет мне совесть так называть». Он не делил людей на «наших» и «ваших». Для него люди были одни.
Это какой-то рок, что его туда отправили. Виталик всегда за мир был, за свободу, за всё хорошее. Человеку с такими взглядами там было очень тяжело, конечно.
Он очень сильно похудел, пока был в Украине. И говорил, что терял там сознание иногда. У Виталика проблемы с гемоглобином, и из-за большого стресса у него были обмороки. Рассказывал, что первое время было ему страшно от взрывов. Голова кружилась. Потом, говорил, перестаёшь бояться, становишься безэмоциональным. Как овощ. И уже ничего не страшно, засыпаешь под взрывы.
— Больше вы с тех пор не виделись?
— Да, мы провели тот день, потом его отвезли обратно в часть. Все плакали. Мы осознавали, куда он опять едет. Но он так лучезарно улыбнулся на прощание, опять сказал, что всё будет хорошо.
Мы спрашивали: а ты не сбежишь? Он говорит: «У меня там товарищи, я их бросить не могу. Если бы все побежали, — говорит, — тогда и я. А так не могу, потому что совесть не позволит». Наверное, даже если бы мы его украли, вывезли, он бы убежал к своим. Виталик был таким мужественным, храбрым, для меня он герой навсегда.
10 апреля мы виделись в последний раз. Я очень часто вспоминаю этот день, хотя это очень больно. Бывает желание поехать в то место, провести там день одной.
13 апреля Виталик погиб, нам об этом сказали 15 апреля. Мы начали искать очевидцев, звонили его командиру, в военкомат. Какая-то надежда сначала была, потому что его тело никак не могли найти и отправить [на Родину]. Но потом всё-таки нам подтвердили, что он погиб.
Как я поняла, Виталик с другом попал в засаду. Это было в районе ЛДНР. Они побежали спасать раненого парня, и, грубо говоря, пожертвовали своей жизнью. В них выстрелили. Этого парня смогли спасти. Мне сказали, что Виталик умер по пути в медроту, ему перебило ноги. А его друг Гаян умер уже в больнице.
— Как вы узнали о смерти Виталия?
— Когда мы вернулись домой из Белгородской области, у меня начало очень сильно ломить тело — как будто я в спортзале тягала сотни килограммов. Я много спала — часов по 15. Я не понимала, что происходит с организмом. И вот 15 апреля — это был очень пасмурный день. Я была в гостях у тёти его. Она уехала на маникюр. Заходит минут через сорок домой. Я говорю: «Даш, ты чего такая грустная?» А на ней нет лица. Помню, она садится на стул и не говорит ни слова. Я смотрю ей в лицо и всё понимаю. У меня началась сильная истерика, мне хотели вызвать скорую. Я не могла есть несколько дней, спать. Я не хотела жить.
Мы не верили, искали какие-то зацепки. Может, он в коме лежит в госпитале. Может, сбежал. Обзванивали военные госпитали Ростова и Белгорода, его родные сдавали ДНК — он не выявил совпадений. Начали писать уже в военную прокуратуру и в организации по защите прав и свобод человека. И наконец отыскали. Оказывается, всё это время он был в морге Ростова, поступил туда как «безымянный». Лежал, и его никто не опознавал.
Похоронили Виталика в итоге 23 мая — через сорок дней после того, как он погиб. Прощание было в селе Пестравка под Самарой, он там родился. Человек триста собралось. Привезли цинковый гроб. Там было окошко, но его сразу заклеили. И хорошо, никому не стало бы лучше от этого окошка. Было много военных, оркестр. Очень ужасный день. Сейчас я засыпаю, а перед глазами — гроб.
— Наверное, у вас было много планов после возвращения Виталия из Украины?
— Да, хотели сыграть пышную свадьбу — чтобы были все родственники, все друзья. Хотели съездить в отпуск в Абхазию. Виталик планировал открыть какое-то своё дело, он с детства мечтал стать бизнесменом. И про детей мы постоянно разговаривали. Я думала о дочке, и чтобы у неё были глаза голубые — как у Виталика. Таких глаз я больше ни у кого не видела. Очень яркие, очень добрые. А на последних фото у него взгляд как у старика. Много повидавшего.
— Оксана, а как вы относитесь к «спецоперации»? Поменялось ли ваше отношение после гибели Виталия?
— Я сразу к ней плохо относилась. А сейчас — полностью негативно. В 21 веке вот так начинается непонятная ***. Я не могу называть это военными действиями. Это настоящая ***, как бы это было ни запрещено. Я не поддерживаю это. Даже если меня будут за это судить, осуждать, я буду стоять на своём. Молодые ребята, которые идут туда, не должны там умирать непонятно зачем. За освобождение? Кого и от чего? Эти люди, которые сидят во власти и говорят по телевизору — вот, идите в бой. Я считаю, что таким людям надо давать оружие и идти самим.
Если у меня будет возможность, я покину Россию. Я не могу просто при этой власти жить, смотреть на всё, что происходит. В 21 веке люди не должны решать какие-то вопросы военными действиями. В мире миллион коммуникаций. Можно было договориться. Сесть за стол переговоров. Но ребята в 22 года не должны погибать за интересы каких-то больших мужчин.
У сослуживца Виталика была беременная жена. И он всё говорил — хоть бы узнать пол ребёнка, хоть бы узнать. Узнал, что у него девочка. И через неделю погиб. Как после этого можно поддерживать всю эту ситуацию?
— Как сейчас семья Виталия переживает его гибель?
— Очень тяжело. У Виталика есть братик Миша, ему всего пять лет. Он ещё не знает, что Виталик погиб. Маме тяжело с ним об этом разговаривать. И вот недавно Миша игрался с игрушечным пистолетом и сказал: «Сейчас я научусь стрелять, чтобы поехать Виталика защищать».