Женщина с детьми буквально застряла в Польше. Варшава — промежуточный пункт на пути в Лондон, куда они выехали по государственной программе Великобритании по поддержке людей, убегающих от спецоперации. 55 дней они ждут визу, чтобы уехать в Лондон. Почти два месяца полная тишина и никакой определённости… Аня предполагает, что это из-за того, что у неё российский паспорт. Спасать украинцев готово большинство стран мира. Спасать россиян от российских войск не планировал никто.
«Спорим на шоколадку, что *** не будет?»
— Ты знаешь, как мы жили? У меня российский паспорт, а я получала бесплатную медицинскую помощь. Это не только приём врачей, это даже лекарства. Я постоянно принимаю препараты из-за заболевания печени. Стоимость одной пачки на месяц в пересчёте на рубли — 4 тысячи. Все мои друзья в Киеве русскоязычные. Из нашей группы в академии (Анна недавно получила второе высшее образование искусствоведа, перед спецоперацией защитила диплом в Национальной академии руководящих кадров культуры и искусства — ЛБ) ни один из 25 человек не был украиноязычным. Люди из Улан-Удэ, из Ижевска, из разных городов. Группа на фитнесе — вся русскоязычная. Пожилые женщины со мной занимались, всё истории про БАМ рассказывали, про Норильск.
Дочь Маша учится в русской школе № 88 с углублённым изучением русского языка и литературы. Муж Олег родом из Львова, там окончил русскую школу. Все его друзья из Львова говорят по-русски. Мы никогда не сталкивались с нацизмом.
Я работаю фотохудожником, организую тематические фотосессии и веду уроки рисования в школе. В феврале какое-то предчувствие уже витало в воздухе. Дети на уроках говорили: «Анна Анатольевна, будет ***… Мы боимся». А я переводила в шутку: спорим на шоколадку, что не будет? Одна девочка говорит: «А я не люблю шоколад». А я ей: «Так тебе и не придётся его есть, потому что ничего не будет». К сожалению, сейчас я не знаю о судьбе всех детей. Большинство разъехались по всему миру.
Мои подруги в начале февраля уехали из Киева во Львов, одна отправила сына в Цюрих, к тётке. На нас с Олегом ругались: «Собирайтесь!» Я смеялась в ответ: «Я в *** не верю!»
23 февраля — последний счастливый день, праздничный. В Украине День защитника Отечества отмечают в октябре. Но у нас все друзья русские, все друг друга поздравляли, отправляли в чатах открытки. Я работала в этот день на съёмках закрытой вечеринки.
Вечером, дома, дети захотели KFC. Я ворчала: «Вы время видели? Всё, завтра». А Олег сел в машину и поехал в город, накупил им этих бургеров, они такие счастливые были, ели почти ночью. Не представляю, как бы я себя чувствовала сейчас, если бы он не съездил!
«Аня, началось!»
— 24 февраля в 5:00 я проснулась от того, что дом содрогнулся. Думала, что прорыв газопровода, он идёт недалеко от нас, и недавно такая авария как раз случилась. Разбудила мужа. Он зашёл в Интернет и сказал: «Аня, началось!» Детям мы решили ничего не говорить. Шестилетний Марик проснулся: «А почему я не в садике?» Сказали: «Карантин!» Маше 13 лет, было сложнее, она зашла в школьный чат. Плакала, спрашивала: «Мама, почему? Зачем это надо?» Мы запретили ей пользоваться Интернетом. И не зря, потом у её одноклассника случился нервный срыв: подростки стали репостить в чат все ужасы, без купюр.
К обеду муж с сыном пошли вешать кормушку для птиц — и как долбануло! Ощущение, что внутренние органы отрываются. Передать невозможно. В наше поле неподалёку, где мы гуляем, прилетела ракета.
И всё, объявили комендантский час. Из дома выходить было нельзя. Нас спасло, что мы накануне закупились продуктами. По злой иронии судьбы к нам приехали в гости свёкор со свекровью из Львова, помогать мне с детьми, у меня много было заказов. Нас шестеро, автомобиль один — свёкра. У нас с мужем электромобиль, каждые 70 километров нужна подзарядка.
Каждый день взрывы! А у нас дом современный, новостройка-таунхаус, купили только в 2016 году, подвала нет. Сутками сидели под лестницей. Детей тут же укладывали спать.
Соседи начали уезжать друг за другом. Слышалось постоянное хлопанье багажников за окном, как в фильмах ужасов. У свёкра давление 200, а «скорая» на вызовы ездить перестала. Соседка зашла, у неё трое детей, обнять меня перед отъездом. У неё сын — ровесник Марика, говорит, ботинки порвались единственные. Я отдала ей хорошие ботинки сына, которые он носил, вообще не подумала: а он в чём останется? Не знаю, как это получилось, что вообще происходит с человеком в такие минуты. Мы ещё тогда не планировали уезжать, думали, удастся отсидеться, и я представила, как они едут, а ребёнок без обуви.
Ударили по нефтебазе недалеко от нас. Пожар было видно из окна. Бомбили аэропорт Жуляны — 8 километров от нас.
Знаете, что происходит с телом в такой ситуации? Никто практически ничего не ест, у всех рвота, расстройство стула. Я потом поняла: мозг успокоить можно, а тело не обманешь, тело хочет бежать от опасности.
На пятый день мне стало всё фиолетово. Я спала в своей кровати на втором этаже и говорила: да пошло оно всё, пусть долбанут, пусть убьют, я никуда из своей кровати не уйду.
Еда стала кончаться на шестой день. Мы сделали вылазку в магазин, а там тоже продуктовый кризис. Остались только чипсы, сухарики, шоколадки, орешки. Этого и набрали, подумали: вдруг вообще ничего не будет? Дети были в восторге.
На семейном совете решили выбираться во Львов. Ехать уже было опасно, но оставаться — тоже. Под окна пришла стрельба. Слава Богу, машина была с полным баком. На этом настаивала моя мама из России. Ещё до начала спецоперации звонила и говорила: «Аня, заправьте машину!» Я смеялась, но мужчины всё-таки заправились.
«Иван пошёл на Ивана»
— Детям сказали: берём только самое необходимое. Маша вышла со школьным рюкзаком — собрала все учебники и тетради. Я заплакала. Раньше я над душой у неё стояла, заставляла уроки делать. Сели в машину в 7:00, сразу после окончания комендантского часа. Марика пришлось везти на коленях. Стали выезжать из села, а там стена из мешков с песком, блокпост из жителей, тероборона (Территориальная оборона ВСУ — отдельный род Вооружённых сил Украины, куда набирают гражданских. В 2022 году многие украинцы вступили туда добровольно и составили значительную силу сопротивления в каждом городе — ЛБ). Возглавлял её местный мужик Иван. Я подумала: вот, Иван пошёл на Ивана.
Мчали как ненормальные, чтобы успеть до окончания комендантского часа. Блокпосты на каждом шагу, в машину постоянно заглядывают украинские военные с оружием. Все вежливые, угощают детей конфетами, но всё равно не по себе. Повсюду проверяют документы. На дорогах мёртвые животные, видимо, сбитые машинами. Всё раскурочено, открытые брошенные машины стоят. Но даже в голову не приходило достать телефон и начать это снимать.
На каждой заправке крупные объявления: «Бензина нет!» Заправиться смогли только во Львовщине, 20 литров в одни руки. По пути взорванный мост. В мирное время путь до Львова занимал шесть часов. Сейчас, до 22:00, комендантского часа, мы добраться не успели. Обычно в дороге дети ноют, время ползёт, сейчас 15 часов промчались как один миг. Никто не ел, не пил, не просился в туалет. Показалось, что мы едем полчаса.
Ночевали у чужих людей в селе во Львовщине. Приняла нас пожилая женщина, пани Мария, живущая со своими внуками. Их родители врачи, продолжали работать, только детей вывезли из Киева во Львовщину, а сами вернулись. Накормила нас. Мы обнимались с совершенно незнакомыми людьми и плакали. Я такого не испытывала никогда. Это было как в военном кино, а я чувствовала, как будто мы убегаем от фашистов.
Рухнули спать и впервые за все эти дни выспались в тишине. В 7:00 продолжили путь. Свёкру было очень плохо, он всё время повторял в машине: «Я умираю».
«Они собирали деньги, чтобы спасти меня от нацистской нечисти»
— Во Львове нас пустили в свою однокомнатную квартиру друзья свекрови, которые сами выбрались в Канаду. Просто разрешили жить, без оплаты, без ограничения по времени.
Львов переполнен беженцами. Жильё найти трудно. Самые предприимчивые взвинтили цену на аренду жилья. Мэр Львова выступил: судить будем таких по законам военного времени. Машину мы поставили во дворе и больше не брали. Если отъехать, то нигде уже не припаркуешься. Передвигались на трамваях. На улицах повсюду сидели люди на чемоданах. Все спрашивали друг друга: «Вам есть где ночевать?»
Думали, здесь мы в безопасности, но и во Львове постоянная воздушная тревога, днём и ночью. По идее в такой момент надо было бежать в укрытия, но мы не бегали. Это просто невозможно, пришлось бы в подвалах жить.
Здесь главной проблемой стало отсутствие средств к существованию. Работы нет. Муж — сотрудник научного института. Всех отправили в отпуска без содержания. Сбережения кончились.
Все фотопроекты мне были заранее оплачены. И я чувствовала, что обязана была их доделать. Понимала, что никто в новой реальности с меня деньги назад не потребует, но это был мой долг. Обрабатывала фотографии днём и ночью, а когда выслала их клиентам, получила такую благодарность, какой никогда не получала. Многие и не ожидали, что я выполню обязательства. Это был им привет из прошлой мирной жизни. Писали: «Это какая-то параллельная реальность».
Выжить помогли (и помогают до сих пор) друзья и родные из России. Переводы денег в Украину невозможны, но подруга нашла выход. Оказывается, существуют международные чаты, в которых люди обмениваются валютой, минуя банки. Выстраивается цепочка: одному нужны рубли, второму юани, третьему гривны. И они договариваются об обмене. В чатах только свои, проверенные люди. Потому что всё на честном слове. Тот, кто первым делает перевод, просто отдаёт свои деньги, ещё не получив нужную валюту взамен. В таком чате оказалась моя знакомая из Иркутской области, благодаря ей мне перевели деньги из России мама, старший брат, друзья и одноклассники. Ко мне переводы приходят с украинских карт.
Мне невероятно стыдно, что одноклассники ведут для меня сбор. Мы в России воспитаны на образах таких молчаливых героев, которые умирают, но не сдаются. Попросить — значит показать себя слабым. Я всегда была на стороне спасателя. Помогать — это особое моральное удовольствие, ты чувствуешь себя лучше. Поэтому мне гораздо проще попросить для кого-то, но не для себя. Помогло эмоционально выровняться то, что рядом были дети. Мне нужно было обеспечить им нормальное существование вне дома. Чаты одноклассников я стараюсь не открывать, благодарю всех через подругу. Это братство одноклассников в Ангарске у нас вообще очень сильное. Мы учились в школе № 12.
У меня в Ангарске уже никто из родных не живёт. Брат с семьёй ещё до меня переехали в Геленджик, а в 2010 году забрали к себе маму. Каждое лето я летала в Геленджик, как к себе домой. В Ангарске была в 2007, в 2010 (ещё у мамы), а потом в 2018. Последний раз уже летала к друзьям, ради встречи одноклассников. Собиралась туда и этим летом. Мы с подругой мечтали снова всех собрать.
К слову, 9 мая, когда все в чате поздравляли друг друга с Днём Победы, выяснилось, что они собирали деньги, чтобы спасти меня от нацистской нечисти. «Наши деды успокоятся только тогда, когда вся фашистская нечисть будет уничтожена», — прочитала я…
«Главной проблемой стал мой русский паспорт»
— Я вообще не знаю, на какой я стороне. Принимаю помощь от друзей, но они за врагов. Подруга в Кяхте живёт, в Бурятии, у неё все мужчины — здесь, в Украине. Мужья сестёр, братья, друзья. Я переписываюсь с ней, она не знает, за кого переживать — за меня или за них. Родственники из Забайкалья поздравили меня с 8 Марта. А я написала им в ответ: «Да, вот такой нынче праздник… В***…» В ответ тишина. Оказывается, они позвонили маме и сказали: «Аню, похоже, взломали, с её телефона фейки рассылают».
Внезапно написал друг из Геленджика, с которым общаемся только летом: «Привет!» А он военный. Я сразу всё поняла. Пишу: «Где ты?» Получаю ответ: Мелитополь. Написала жёстко: «Приехал моих детей убивать?» Клялся, что мирных не трогают.
Из Львова мы не собирались уезжать никуда. Мне друзья много отправляли информации о различных зарубежных программах для украинцев, но я представить не могла, что поеду в другую страну. Пока не начались прилёты (ракетные удары — ЛБ) по Львову.
Приняла я предложение друга юности, который много лет с семьёй живёт в Лондоне. Он сказал: «Аня, у нас государственная программа. Мы с женой решили принять украинскую семью, тебе предлагаю первой. Если не согласишься ты, то мы пригласим других». А так как человек был свой, русский, мог помочь абсолютно со всем: устроиться мне на работу, детям в школу — я согласилась. Стала оформлять документы.
Главной проблемой стал мой русский паспорт. Из-за него мне требовалось пройти собеседование в посольстве Великобритании и сдать отпечатки пальцев. Ближайшее посольство — в Варшаве. Пересечь границу с Польшей не так-то просто. Очереди огромные, люди сидят по несколько дней. Говорят, многие становятся жертвами мошенников, которые предлагают перевезти через границу, а в пути грабят. Беженцы в основном едут с деньгами, везут всё ценное, что у них есть. Нам повезло. Мы выбрались на автобусе.
Сразу прошла часовое собеседование на границе. Спрашивали, есть ли родственники в России, как они относятся к спецоперации. Как я отношусь к происходящему, сотрудничаю ли я с белорусскими спецслужбами. Сказала, что все мои близкие люди в ужасе, всё понимают. Тогда я мнения одноклассников ещё не знала, это был конец марта.
В посольстве все вежливые, приняли документы, сказали ждать. Обычно беженцы ждут решения 4-5 дней. Приняла нас пожить на пять дней в Варшаве русскоязычная семья белорусов. Договорилась с ними моя подруга на пять дней. До нас к ним заехали семь человек беженцев с Донбасса. Квартира у них 146 квадратов, но мы уже были перебором. Нас поселили в комнате сына, а его отправили к бабушке.
Зачем им это надо? Я много думала об этом. И никакого подтекста не нашла. Просто неравнодушные люди. А так как обеспеченные, имеют свой бизнес, могут помочь, вот и помогали.
«Нам вас очень жалко. С вас 500 евро»
— Но ответа из посольства не было ни через пять, ни через десять дней. Я ездила туда каждые три дня, все улыбались, но разводили руками и просили ждать. В семье мы прожили 21 день. Естественно, что больше было нельзя. Я видела, как мы мешаем хозяевам, как они стали нервничать, но не осмеливались мне сказать. Стала искать варианты переезда.
В Польше всё невероятно дорого по сравнению с Россией и Украиной. Деньги близких кончались быстро, хотя мы только питались на них. От мяса пришлось отказаться. У дочки порвались кроссовки. Новые не покупаем, так и ходит. Несколько раз мы болели, купить лекарства без рецепта в Польше невозможно.
На улицах Варшавы флаги Украины, лозунги против ***. Но всё выглядит примерно так: «О, украинцы, нам вас очень жалко! С вас 500 евро!»
Однако есть здесь самое большое благо — бесплатный проезд для украинцев в общественном транспорте и бесплатный вход в музеи. Достаточно просто показать паспорта. Я показываю стопкой — сверху украинские паспорта детей, а свой, российский, под низ прячу. И ни разу никто не засомневался, не взял в руки и не придрался.
«Это не дом, а охранное агентство»
Я нашла самый дешёвый вариант жилья — дом для беженцев на окраине Варшавы. Сын, Марик, когда увидел, сказал: «Это домик из моих кошмаров». Стоит симпатичный домик в кустах, а внутри — тёмные лестницы и много комнат. Не могла понять: зачем так строить? А уже после заселения поняла: это не дом, а охранное агентство, офисное здание с кабинетами.
После начала *** хозяин, румяный 55-летний поляк, освободил строение, кабинеты переделал в комнаты, купил новые кровати, матрасы, постельное бельё, микроволновку, стиральную машинку, душевую кабину, бытовую химию (она стоит в ящике, можно брать, что хочешь). Посуду сюда свезли из ресторанов — всё со штампами заведений. Видимо, списанная. В общем, условия созданы. Бытовых проблем несколько. Сломалась хорошая плитка, осталась одна электрическая, с одной конфоркой на всех жильцов. Чайника нет, кипятим воду на той же плитке. И нет горячей воды.
Сейчас здесь живут 9 человек. Было 12. Все беженцы из Украины. Я боялась за ценные вещи: фотоаппарат, который меня кормит, ноутбук — всё оставила на хранение там, где мы жили сначала. Но все люди здесь рабочие — пашут с раннего утра и до самой ночи. Рано утром я слышу, как люди собираются на работу, днём мы в доме одни, и только к ночи все возвращаются. Берутся за всё.
А я даже устроиться на работу не могу. Как? Если я готовлюсь к выезду. Представьте, я устроилась и вдруг завтра приходит виза.
Живём скромно, на кашах, лапше быстрого приготовления и омлетах. Если кто-то здесь варит суп, угощаем друг друга. Недавно в дверь постучали: генеральная уборка! Я вышла мыть. Взяла на себя кухню. Она здесь крошечная, один человек встал — и всё, пока не сварил, никому не войти. Отскребла её до блеска.
Живём сейчас с детьми музеями. С утра уезжаем и гуляем. Посетили всё, что могли. Везде огромные очереди из украинцев, но это отвлекает нас от тяжёлых мыслей.
Я до сих пор хожу в зимних ботинках. Уезжали мы в конце марта. Сейчас в Польше лето, но у нас у каждого — одни джинсы, один джемпер. Недавно с дочкой говорили: как мало, оказывается, надо человеку для жизни — одни джинсы и кофта. Но, чтобы быть счастливым, человеку нужно не так уж и мало — мир!
«Нас просто уничтожили»
— Я читала в соцсетях, некоторые русские пишут, что мы пользуемся ситуацией, чтобы эмигрировать в страны с более высоким уровнем жизни. Это ещё одна моя боль. Эти люди вообще понимают, что у нас и у всех наших друзей распались семьи на неопределённый срок? Мужчины остались в Украине без средств к существованию. Я уезжаю не только чтобы спасти детей от бомбёжек, но и потому что кто-то должен работать. В Великобритании нам будет выплачиваться пособие, плюс я планирую также фотографировать и преподавать рисование, деньги высылать мужу и свёкрам.
Дети смогут учиться в школах. Маша, конечно, и сейчас подключается к урокам, но это всё не постоянно, по полкласса отсутствуют: кто в дороге, кто без связи, домашние задания дети не имеют возможности выполнять.
У нас вся жизнь рухнула. Разочарование и боль невыносимые. Нас просто уничтожили. Уничтожили русскую культуру. Процесс этот начался внутри страны. В Интернете я читаю, как в Украине сносят памятники Пушкину. Мой приятель, который тоже жил в Киеве с российским паспортом, собирался его сжечь. Понимаю, что людям больно, многие потеряли детей, но я не знаю, как и где мне потом жить. Украина стала мне родной. Но я всегда была патриотом России. Постоянно хочу в Ангарск, он мне снится. И потому ощущение, что я смотрю дурное кино и что это всё происходит не со мной.
На днях звонит мне знакомый парень-чеченец. Я по первому образованию юрист, несколько лет в Киеве работала по специальности. С тех пор у меня остался единственный клиент — Шамиль. Он жил в Киеве, и я ему ежегодно продлевала визу. Звонит из Германии и говорит: «Аня, а как мне вернуться в Киев?» Я аж поперхнулась: «Никак!» И он так грустно говорит: «Аня, а хорошо мы жили, да?»
Дети осознают, что в Геленджик мы нынче не попадаем. Марик говорит: «Мама, я придумал план. Я подбегу к Путину и скажу: «Остановите ***, я хочу поехать к моей бабушке!»
P.S. Когда материал готовился, Анна получила визы на детей. Спустя два дня пришла и её виза. Случилось это после того, как по Zoom у женщины взяли интервью журналисты BBC. Их историю с помощью Лондонских друзей показали в Великобритании по телевизору, опубликовали в газетах. Семья улетела в Лондон.