«Он в детстве больше всего любил в Зорро играть, — говорит мать Амгалана, Цырема Тудупова. — Выпросил у меня как-то кусок фиолетовой ткани, сделал из него плащ, очки из чёрной кожи, меч деревянный самодельный — и так по огороду бегал. Всё со стайки прыгал в сено или прямо так, на землю. Наверно, с детства с высоты прыгать должен был».
Цырема говорит, младший сын Аюр «тихинький в детстве был», а старший — сорвиголова.
«Мне говорил: пойдём, поиграем. А я дома сидел, домоседом был, — рассказывает Аюр. — Я его называл ахэ — старший брат по-бурятски. На „вы“ обращался, даже в детстве. И к маме на „вы“. Так положено к старшим обращаться».
«Всё хотел успеть»
Дом Амгалана Тудупова на окраине Улан-Удэ, в частном секторе. Грунтовая дорога в ямах, вдоль неё с обеих сторон тянутся глухие заборы из профлиста или дерева. За заборами дома, но с улицы их почти не видно: окна выходят во дворы.
У Амгалана забор из некрашеных досок. Во дворе — белые лебеди из старых покрышек, песочница и розовый деревянный домик. Амгалан сделал его для своей трёхлетней дочери Вероники. Она сидит дома, с бабушкой, пока старшие братья, десятилетний Чингиз и семилетний Даниил, бегают по двору за сбежавшей рыжей кошкой.
Вдовы Амгалана Марии нет дома, она ушла оформлять документы на получение пенсий по потере кормильца для детей. Такую же пенсию получат двое сыновей Амгалана от первого брака. Ещё семье полагается единовременная выплата в семь миллионов рублей.
Деревянный дом Тудуповы достроили в этом году. Снаружи обшить стены не успели, из щелей между деревянными брусьями торчит пакля. «В недостроенном доме жили, — говорит мать Амгалана, Цырема Тудупова. — Холодно, надо было дверь ставить. Они дверь поставили, жили. Амгалан всё торопился. Всё бегом-бегом. Чувствовал, по-моему. Хотел успеть».
«Смерть наступила мгновенно»
В большой комнате на низкой тумбочке, на подушечках из бордового бархата, выложены награды Амгалана. Орден Мужества, которым Амгалана наградили посмертно, знак участника боевой операции в Сирии. Рядом с бархатными подушечками стоит буддийская лампадка-зула. Над тумбочкой висит полка, на которой горит ещё одна лампадка. Масло в лампадку Цырема залила самое лучшее, специально ездила за ним в дацан. Сверху полочка украшена голубыми, жёлтыми, белыми и светло-зелёными лентами. Синий цвет — это символ вечной жизни души, жёлтый — любви, белый — чистоты, а светло-зелёный — смерти.
Тудуповы — буддистская семья. Они верят, что через 49 дней душа Амгалана переродится в новом теле. Когда пришла похоронка, родственники поехали в дацан к ламе: лама умеет предсказывать новую судьбу и узнавать, о чём человек думал перед смертью. От последних мыслей зависит будущее человека после перерождения.
«Лама смотрел книги, сказал совсем немного. Что он на северной стороне переродится, вторым ребёнком в семье. Смерть наступила мгновенно, видать. Даже ничего не подумал… Даже не сказал», — говорит мать Амгалана, Цырема Тудупова.
Время от времени её голос прерывается. Цырема плачет, но тут же вытирает слёзы ладонью: «Я держу себя, держу. Но невозможно же». Она говорит, буряты не должны плакать. Слёзы закрывают дорогу умершему, и он не может уйти.
«Он же почти не спал. Просила его уволиться»
Цырема в глухом чёрном платье, воротник под самое горло, украшен только крошечной перламутровой пуговицей. Она сидит на стуле, рядом с тумбочкой с наградами. Руками, сложенными на коленях, сжимает очки в коричневой пластиковой оправе.
— Мой сын, мой старший сын, — медленно, нараспев говорит Цырема. — В 1988 году я родила его в Чите, в родильном до-оме. Через три дня приехали домо-ой. Он такой пухленький был. Ма-аленький такой, шустренький. Очень весёлый, такой общительный, много друзей с маленьких лет.
Дома у Тудуповых всегда был «сбор мальчиков, такой хохот стоял. Парни всё приходили, мальчики».
Муж у Цыремы умер рано: Амгалану было 13 лет, Аюру — 10, «самый подростковый возраст». Цырема воспитывала сыновей одна. Она работает учительницей младших классов, сейчас занимается социальной адаптацией детей с особенностями развития. Стаж работы — 52 года. После смерти Амгалана работать в школе она не хочет. Говорит: «Не смогу, наверное. Давление скачет, сердце. Не смогу».
Амгалан закончил спортфак Бурятского госуниверситета. Студентом танцевал брейк-данс, всё время пропадал на тренировках и в спортзале. Вставал в 5 утра и «делал пробежку». Цырема несколько раз была на его танцевальных выступлениях, гордилась сыном. Говорит: «Но-о. Он буузы (бурятское национальное блюдо из мяса и теста), котлеты любил. Сладкое любил. Ой, пряники любил. Ой, как он ел. Я ему говорила: ты как дедушка станешь огромным. Стали соблюдать диету. Он всю жизнь такой сбитый был».
После учёбы, в 2014 году, Амгалан устроился учителем физкультуры в школу. «Ему нравилось, — говорит Цырема. — То на лыжах, то на футбол ребятишек возил». Но проработал меньше года. Зарплата была «мизерная — семь тысяч всего». К этому времени Амгалан женился в первый раз, у него родился первый ребёнок, потом — второй. «Дома не было, в ветхой избушке жили», — добавляет Цырема. Нужны были деньги, чтобы кормить семью, и он заключил контракт. Попал в воздушно-десантные войска, сразу стал получать 40-50 тысяч.
«С таким рвением он пошёл в военные, — вспоминает Цырема. — Такой ра-адостный прибежал: меня взяли! Не всех раньше брали. Сейчас-то всех берут». Амгалану нравилась служба, хотя вставать приходилось в 3-4 утра, чтобы добраться до своей части: она находится за городом. Вечером возвращался поздно. Часто ездил в командировки. Четыре месяца служил в Сирии, в прошлом году шесть месяцев провел в Новороссийске.
— Наверно, это была его стихия. Он с характером был, командовать надо, прыгать-бегать, — говорит Аюр. — Нравилась ему служба.
— Он же почти не спал, — говорит Цырема. — Дома не бывал. Детей Машенька почти одна воспитывает. Я просила: «Может, уволишься? Можно тренером устроиться. Можно. А он говорил: чем детей кормить? Не хотел уходить».
«Издалека его лицо увидела и сразу, сразу поняла, что это мой сын»
В Украину Амгалана отправили в январе. Ни Цырема, ни жена Мария, ни брат Аюр не знали, куда он уезжает. В тот день Цырема сделала домашние колбаски. Позвонила сыну: «Может, заберёшь?» А он ответил, что сидит в самолёте — улетает в командировку. Цырема подумала, опять в Новороссийск, на учения, как в прошлом году.
— Все наши подразделения у границы были, все знали, что там учения проходят. Вот и подумали, — говорит Аюр. — Никто не предполагал, что он на Украину поехал.
— Какое-то чувство появилось, когда телевизор смотрела, — добавляет Цырема. — Там рассказывали, что десантные войска бросили в Мариуполь. У меня защемило сердце. Я подумала: моих наверно, туда перебросили.
После 23 февраля Амгалан перестал звонить домой. «15 марта сержант, или кто там у них главный, передал Маше, что всё хорошо. А на следующий день пришли из военкомата. Сказали, что он погиб ещё 12 марта», — Цырема снова плачет.
Амгалан погиб в Херсонской области, под селом Заградовка. Родные узнали об этом из бумажки, которая была приклеена к цинковому гробу, в котором привезли его тело. По этой бумажке получали свидетельство о смерти. Сослуживцы рассказали Цыреме, что осколками «четверых мальчиков сразу убило и одного ранило».
На опознание в морг ходили все вместе: жена Мария, брат Аюр и Цырема.
— Я сначала посмотрел, думал не он, — говорит Аюр. — А просто лицо было чем-то тёмным намазано. Специальным раствором, чтобы не испортился.
— Я издалека его лицо увидела и сразу, сразу поняла, что это мой сын, — говорит Цырема. — Ран на теле почти не было. Только осколок пробил спину.
В морге Амгалана «очистили всего, отскоблили, побрили» и привезли домой. Так захотели родственники. По буддийским обычаям, умерший должен переночевать дома. Гроб с телом на ночь поставили в гараже. «Тепло же, и дети», — говорит Цырема. Три дня дома служили молебен. Дату и час похорон назначил лама — 29 марта в 11:40.
Прощание проходило в Лукодроме. Это спортивный комплекс в Улан-Удэ, где дети занимаются стрельбой из лука. Сейчас в здании почти каждый день прощаются с военными. Похороны организует правительство республики и министерство обороны. На прощании выступали чиновники и военные. Цырема не помнит, что они говорили. «Кто-то выходил, что-то говорил. Не знаю, наверно, хорошо говорили. Мы никуда не вмешивались. Мы только кафе сами сделали. Чай пили. Там выступали наши родственники, только свои», — добавляет она.
Мария решила взять на прощание с отцом сыновей. «Наверно, они должны знать, — говорит Цырема. — Маша объяснила им, что его больше нет, улетел на небо. Старший вроде понимает». Младшую дочь, трёхлетнюю Веронику, оставили дома. Она — отхончик, по-бурятски это значит «последний ребёнок». Амгалан «так ждал её, души не чаял» в дочери. «Она маленькая, не понимает. Но она три дня плакала. Наверно, чувствует. Теперь всё к дяде тянется», — добавляет Цырема.
«Кто-то должен защитить народ, жителей Украины»
Цырема никогда не была в Украине.
— Во имя чего погиб Амгалан, как думаете? — спрашиваю её.
— Защищая народ, Родину. Наверно, правильно сделал. Я так считаю. Если так надо было. Если так он решил. Значит надо было. Если послушать политику, наверно без этого нельзя было. Защитить себя надо было от нацистов. Кто-то же должен защитить народ. Жителей Украины. Я не знаю, что говорить. Наших мальчишек отправили. Каждый день похороны.
— Если Амгалан погиб в селе, может там и мирных жителей убивали.
— Скорее всего, да. Конечно, много чего не знаю, много чего мои не рассказывают, — говорит она и замолкает. Потом добавляет с нажимом:
— Ну, мы же не знаем, что вообще происходит.
Цырема больше не смотрит телевизор, не слушает радио и не читает новости в интернете. Сколько военных из Бурятии погибло, она тоже не знает. Некролог о гибели Амгалана опубликовали в газете Еравнинского района, где он родился. Сейчас все некрологи в Бурятии публикуют районные паблики в соцсетях или газеты. Затем их перепечатывают региональные СМИ. На сайте правительства республики информации о погибших нет, министерство обороны сообщило о потерях дважды. Второй раз — месяц назад: заявили, что погибло 1351 человек со всей страны. На середину мая в Бурятии по данным ЛБ 120 погибших военных.
Жена Амгалана Мария отказалась от комментариев и попросила журналистов уйти из её дома. Позже по телефону она объяснила, что военные сказали ни с кем не разговаривать о погибшем муже. Спустя месяц Тудуповы обратились в редакцию местного издания и попросили опубликовать некролог в память об Амгалане. В нём написано, что он был «добрый, честный, всегда заботился о других».
«Он всегда меня благодарил, даже в мелочах, — говорит Цырема. — Повторял: „Вот спасибо тебе, мама. Ты так хорошо нам зубы вылечила. Всё хорошо сделала“. Говорил, что всё у нас будет хорошо, потому что отец рано умер. Хлебнули. „И у вас, мама, всё тип-топ будет“. Это его словечко было. Веселил так».
«А какой у него памятник?»
У Амгалана на могиле стоит чёрный гранитный памятник, на нём выгравирован его портрет, даты рождения и смерти. Такие же памятники у остальных погибших военных. С конца февраля в секторе, где хоронят военных, прибавилось 28 могил. Большинство погибших хоронят в районах, где они родились или жили.
Цырема и Мария не поехали на кладбище после прощания. Они говорят, по буддийским обычаям женщинам нельзя присутствовать при погребении. Орден мужества, которым наградили Амгалана, после погребения вручили его брату Аюру. На кладбище буддисты тоже не ходят. Считается, чем скорее тело превратится в прах и от него ничего не останется, тем лучше.
«А какой у него памятник? Можно мне фотографию его могилы? — спрашивает Мария. — Я сохраню на память». Памятник Амгалана мать, жена и дочь Вероника никогда не увидят.
Когда со дня смерти Амгалана прошло 49 дней, Цырема, Аюр и Мария пошли в дацан. Поставили 108 лампадок за умершего. Потом украсили дом и устроили праздник с подарками. Так нужно по буддийскому обычаю, чтобы новое перерождение было хорошим.