«Мы тоже хотим умереть за родину»
Из открытых дверей Селендумского дома культуры доносится песня: «Мы мальчишками отважными растём, придёт время, все мы в армию пойдём». Двое пятиклассников на велосипедах объезжают трещины в старом асфальте и подпевают. «Кто такие патриоты? — переспрашивает один из них у журналиста ЛБ. — Ну, они такие, защищают свою родину. Макар, чё там ещё нам говорили?»
Макар морщит лоб, вспоминая: «Готовы идти в бой и умереть!» Он достаёт из рюкзака бутылку кока-колы, делает глоток. «Мы тоже хотим в бой! И умереть за родину хотим!» — добавляет Макар.
Село Селендума находится в Селенгинском районе в 160 километрах от столицы Бурятии Улан-Удэ. Село окружают степь и холмы. В советское время здесь работал ремонтно-механический завод и в Селендуму съезжались люди разных национальностей: русские, буряты, татары, армяне. Из-за этого «смешалась разная кровь, и никто никого не обижал», как говорят селендумцы.
После развала СССР завод закрыли и село начало стремительно пустеть. Сейчас из 10 тысяч жителей в Селендуме осталось только 2,7 тысячи. Тут много заброшенных домов и мало деревьев. Работать почти негде, поэтому мужчины идут в армию — служить по контракту.
На «спецоперацию» в Украину уехало 23 военных из Селендумы. Это примерно каждый сотый из всего населения села. В середине марта погиб 19-летний селендумец Андрей Дандаров. Его похоронили в конце марта на сельском кладбище. Уже через неделю после похорон в Селендуме прошёл автопробег в поддержку спецоперации «Своих не бросаем», а через две — детский конкурс военно-патриотической песни «Солдатский конверт».
«Траур — это всё понятно, — говорит заведующая Селендумским домом культуры Инга Шорникова. — Но солдат ведь не вернёшь. А нам надо вносить в умы нашей молодёжи, что эти все ребята погибли за нас. Чтобы мы могли мирно жить дальше».
Инга называет патриотические занятия с детьми «сверхзадачей». Это театральный термин, означающий высшую цель, которую необходимо достичь при постановке спектакля.
«Это надо насаждать на подростковую аудиторию»
Короткие волосы Инги треплет ветер. На неё падает луч солнца, выделяя её фигуру ещё ярче. Инга встаёт в дверях дома культуры и кричит: «Начинаем!» В зал гуськом тянутся дети-участники конкурса военно-патриотической песни «Солдатский конверт». Половина в гимнастёрках или камуфляжной форме. Другая половина — в белых рубашках и строгих брюках. На голове у каждого пилотка.
12-летняя Марина выступает одной из первых. Буква Z, сделанная из георгиевской ленточки, ярко выделяется на её рубашке. На Марину из зрительного зала в упор смотрит девочка, одетая почти так же. Только ленточка прикреплена традиционным способом — крест-накрест. «Говорила же тебе, надо было „зэты“ делать», — громким шёпотом говорит девочка своей подруге.
Через неделю после концерта Инга Шорникова рассуждает, что на ней лежит большая ответственность, потому что патриотизм надо воспитывать у подрастающего поколения именно в ДК и клубах. «В школе дети чувствуют себя сдержанно, там они в рамках, — размышляет Инга. — А у нас свобода. Какую песню хотят, такую и будут петь. Тут на детей очень чётко ложится семя патриотизма. Это на подростковую аудиторию надо активно насаждать».
Инга готова проводить ещё больше патриотических мероприятий. «Если мы имеем проявления фашизма [в Украине], получается, что мы что-то где-то упустили, — рассуждает она. — Мы вдвойне-втройне должны больше говорить, писать, петь песни, проводить какие-то уроки мужества, чтобы доносить в каждую голову ребёнка, какой это ужас и какое зверство».
Шорникова пишет сценарии ко всем патриотическим мероприятиям в Селендуме — от автомобильного флешмоба до похоронного митинга. Инга хотела, чтобы автопробег в Селендуме прошёл «эффектно и по-режиссёрски красиво». Она посмотрела в соцсетях, как проводили пробеги в других районах, и её внимание привлёк комментарий к одному из роликов: «А что этот автопробег даёт? Ну похвастались вы машиной и флагом. А ребятам нашим, которые в окопах сидят, от этого ни тепло, ни холодно».
Инга мысленно согласилась с автором реплики. Она придумала совместить пробег с детским футбольным турниром и сбором посылок для селендумских военных. «Автопробег — это прекрасно, но нам надо хоть какими-то носками шерстяными военным помочь, — объясняет Инга. — Зубная щётка или письмецо, полученные из дома, это же так трогательно! Ой, щас реветь начну».
Инга замолкает, переводит дух. Потом вспоминает: «А знаете, сослуживцы нашего погибшего Андрея Дандарова сейчас в отпуске. Они родным его передали: „Отпуск закончится — мы поедем [в Украину] и за Андрюху отомстим на 100 процентов“».
Инга Шорникова поддерживает «спецоперацию». Она считает, что мирное население Украины нужно спасти от националистов — «отморозков и маньяков».
«Вроде русское лицо, а вроде нет»
«Мама у Андрея была русская, папа — бурят. Смотришь на него — вроде русское лицо, а вроде и нет», — говорит глава сельской администрации Цыдендоржи Буянтуев.
Мать Дандарова умерла, когда мальчику было три года. Отец с семьёй не жил. Андрея и старшего брата Александра воспитывала бабушка. Когда Андрею исполнилось 16 лет, бабушка умерла. Чтобы парня не забрали в детский дом, его взяла под опекунство соседка Мария Ткачёва.
Все селендумцы называют Андрея Дандарова добрым, замечательным парнем. На всех фотографиях он улыбается. «Андрей всегда помогал кому-то, — рассказывает его учитель физкультуры Дандар Николаев. — Учил ребят, кто плохо подтягивался, как это лучше достичь». По словам Николаева, Андрей был в отличной физической форме, хорошо бегал на длинные дистанции.
В средних классах Дандаров ходил в детский клуб «Казачок». Его участники пели казацкие песни, танцевали, занимались спортом. «Казачество проявило в нас хороший стержень, волю к победе, чтобы мы такие были — ух! — рассказывает подруга Андрея Алёна Голых. — И Андрею всё это нравилось. У нас всё было в военном, патриотическом стиле, поэтому, мне кажется, он решил связать свою жизнь с армией России».
Алёна вспоминает, что Андрей особенно любил петь песню: «Эх, казаченьки, эх, ребятушки, разве нам горевать да тужить? Любо-дорого злого ворога острой сабелькой покрошить».
После девятого класса Дандаров поступил в агропромышленный колледж, но вскоре бросил учёбу. Его призвали в армию. В селендумских соцсетях висит ролик, где семья поздравляет его с днём рождения и дарит ему торт. «Иди сюда, — зовёт Андрея опекун Мария Ткачёва. — Ты моя-то… С днём рождения! С призывом!» Коротко стриженный Дандаров улыбается и задувает все свечки. На другом видео Андрей — уже в форме и с автоматом — читает на плацу воинскую присягу. Его почти не слышно на фоне других солдат, те кричат: «Служу России!»
Тот день рождения с тортом Андрей отметит 31 июля, осенью его призовут в 11-ю десантно-штурмовую бригаду в Улан-Удэ, в декабре он подпишет контракт. В январе Дандарова отправят на учения в Новороссийск, в феврале — на «спецоперацию». 12 марта его убьют в Украине.
Ближайшие родственники Андрея отказываются разговаривать с журналистами ЛБ. Его брат Александр пишет: «Я не могу дать какую-либо подробную информацию».
Опекун Мария Ткачёва сначала соглашается пообщаться и рассказывает по телефону: она не считается близкой родственницей Андрея, поэтому ей могут не дать компенсацию за смерть парня. Но перед личной встречей с журналистами Мария идёт в военкомат. «Мне нужно всем этим военачальникам в глаза посмотреть», — пишет Ткачёва. После общения с военными Мария отказывается от встречи и отправляет СМС: «Мы не будем давать интервью. Военная часть попросила этого не делать».
Когда журналисты ЛБ пытаются связаться с Александром Дандаровым, Мария перезванивает и кричит в трубку: «Если вы будете это продолжать, я обращусь куда следует».
Мария Ткачёва успевает сказать, что поддерживает «спецоперацию».
«Он же в жизни ничего не успел»
Хоронили Андрея Дандарова всем селом. Гроб с телом Андрея несли на руках от дома культуры, где проходила панихида, до кладбища. Это около километра. По пути сделали остановку у дома, где жил Дандаров в детстве. Местные власти не советуют журналистам ехать в этот дом, потому что там «некрасиво». «Ну, понимаете, пьющие родственники», — говорят чиновники. Мы едем всё равно — потому что там есть родные Андрея, которые, возможно, с нами захотят поговорить.
Сейчас в доме живёт дядя Андрея — Сергей. Над зданием развевается новый российский триколор, в пыльном дворе спит кудлатый пёс. Дверь в дом закрыта. Сосед Вячеслав приходит на помощь и долго бьёт в дверь ногой: «Серёга, открывай, тут журналисты приехали». Потом Вячеслав устаёт и начинает рассуждать: «За Украину Андрюха погиб, на*** Бандеры е***ные. Кого, бля, 19 лет парнишке было. А меня туда не берут. В военкомат приходил — сказали: иди домой, отдыхай».
Сергея дома нет, дверь в конце концов открывает его сожительница Надежда. Она не пускает в комнату, где жил Андрей: «там слишком грязно». Но проводит в зал, где есть уголок памяти Дандарова. Надежда сделала этот уголок вместе с Сергеем — сразу после похорон. На шкафу лежит мятый российский флаг, им укрывали гроб Дандарова на похоронах.
На флаге — портрет Андрея, берет десантника, орден Мужества на красной подушке, иконка, стеклянный стакан с подсохшим блином. Надежда говорит, что за свою жизнь не видела таких «достойных, торжественных похорон, как у Андрея». Она пожимает плечами: «Такой скромный был, молчаливый, а на похоронах столько народу собралось, такие речи говорили».
Сын Надежды тоже служит в армии, но его пока не отправляют в Украину. Вспомнив о сыне, Надежда начинает плакать.
Надежда не может ответить, нужна ли была «спецоперация» в Украине. «Я далека от политики. Я не знаю, что там надо, а что нет, — говорит она. — Мы маленькие люди, мы мало чем можем повлиять на ситуацию в стране и в мире. Мы просто живём. И нам, честно говоря, по большому счёту не до этого. Потому что не знаешь порой, как выкрутиться из некоторых ситуаций. Людям, наверху стоящим или сидящим, виднее».
Женщина смотрит на портрет Дандарова. «То, что сильные молодые ребята гибнут, это до боли в сердце жалко, — добавляет она. — Это не нормально, что гибнут такие молодые ребята. Он же в жизни ничего не успел. Ни семьи, ни детей. Просто так вышло».
Надежда не участвовала в патриотическом автопробеге, потому что не слышала про него. «Но, если бы знала, обязательно была бы, — говорит она, и слёзы высыхают на её щеках. — Это же как дань памяти погибшим».
Надежда поддерживает «спецоперацию». Она считает, что в такое время «надо быть на стороне Родины, потому что это патриотично».
«Ну какой из Андрея военный»
«Да мы тут все патриоты, — говорит уборщица Селендумской школы Лариса Казачихина. На ней синяя куртка с летящими белыми птицами, похожими на голубей. — Призвали бы [на … с Украиной] — пошла бы воевать безо всякого».
Лариса стоит в очереди в полутёмном коридоре администрации Селендумского поселения. Она пришла на приём в МФЦ. На стене по левой стороне висят портреты селендумцев, погибших в военных операциях. В том числе Андрея Дандарова.
Оба сына Казачихиной — контрактники, сейчас они на Украине. Одному 22 года, другому — 24. Старший звонит домой часто, при любой возможности. А младший — редко.
Казачихина пожимает плечами, когда говорит о своих переживаниях по поводу сыновей. «Да нормально, — размышляет она. — Просто мы не зацикливаемся, что что-то там идёт. Служат и служат». Ларисе не нравится, что некоторые сельчане осуждают её за то, что сыновья стали контрактниками: «Типа, если бы я их учила хорошо, то они были бы не военными, а кем-то другим. Это обидно слышать. А кем ещё тут можно стать?»
«В школе он был маленько хиленький, в очках ходил, — говорит Казачихина, глядя на портрет Дандарова. — Ну какой из Андрея военный. Пока не погиб, я даже не знала, что он контрактник».
Классная руководительница Андрея Светлана Цыдыпова тоже не понимает, почему он стал военным. «У него был совершенно другой интерес, — говорит она. — В гуманитарный профиль была склонность. Я не ожидала, что Андрей свяжет судьбу с армией».
С Цыдыповой журналисты ЛБ встречаются в школе. Она ведёт историю в кабинете боевой славы. За её спиной — портреты селендумцев, погибших на войнах и «спецоперациях». Недавно повесили портрет Андрея. Светлана опирается о парту побелевшими пальцами. Её сын служит, и тоже сейчас в Украине. «У сына седые волосы появились, а ему 24 года, — тихо рассказывает Светлана. — Я, говорит, и под танком лежал, и под стрельбу попадал. А оружием не воспользовался. Я спрашиваю, почему. А он мне: а в кого стрелять-то, мама, когда без конца снаряды летят или снайпера работают».
На похоронах Андрея Дандарова Светлану приглашали выступить с речью — как классного руководителя. Но она отказалась. «Я бы не сдержалась бы из-за сына, — говорит она всё тише. — Потому что я как мать сама понимаю, что там происходит».
Светлана Цыдыпова поддерживает «спецоперацию». Она считает, что «8 лет на вот это всё страшное со стороны нацистов, бандеровцев никто не обращал внимание».
«У них есть понятие „Родина“»
В Великую Отечественную войну на фронт ушло 386 селендумцев. Погибла почти половина — 180 человек. В их честь в селе поставили памятник Победы и выбили имена всех погибших на мемориальных досках. Но ремонта тут не было давно.
Теперь главное место для гордости селендумцев — сквер памяти земляков-военных, погибших в Чечне и Афганистане. Его построили в 2018 году. Это единственное место в селе, которое вымощено тротуарной плиткой. В глубине сквера — чёрные мраморные блоки с портретами и фамилиями погибших. Справа от него — закрытое здание сельской библиотеки. Слева — православный храм, он тоже закрыт. За забором стоит гаубица времён Второй мировой, её подарила селу республиканская организация «Боевое братство». Дуло гаубицы развёрнуто в сторону церкви.
На входной двери в сквер висит замок. Ключ хранится через дорогу, в магазине «Улыбка». Глава поселения Цыдендоржи Буянтуев идёт за ключом в «Улыбку». «Некоторые асоциальные люди могут сидеть тут, выпивать, — объясняет Цыден, почему сквер закрывают. — Пришлось от них отгородиться».
Открывают сквер, когда надо провести митинг или другое торжественное мероприятие.
Когда Россия закончит «спецоперацию», в селендумском сквере добавят еще один памятник — в честь Дандарова. «Надеюсь, больше у нас погибших не будет, — говорит Цыдендоржи Буянтуев. — Хотя так-то это подвиг — отдать жизнь за свободу, за светлое будущее. Наверное, не зря всё-таки солдаты погибают». Он считает, что патриотические акции и флешмобы тоже нужны, потому что «показывают какую-то внутреннюю позицию народа».
Глава села Буянтуев долго молчит, когда его спрашивают, почему молодые селендумцы идут на контрактную службу. «Надо подумать, как правильно сказать, — наконец говорит он. — Если скажу, что тяжело куда-то [в вузы] поступать, это тоже маленько неправильно будет. Наверное, по примеру старших товарищей. Зарплаты нормальные, без задержек. Поэтому и служат. А ещё наши парни отличаются от других, у них есть понятие „Родина“».
Цыден Буянтуев поддерживает «спецоперацию». Он считает, что так «правильно».
«Я не знаю, чего мы добились, но люди довольны»
Патриотический автопробег в Селендуме провели через неделю после похорон Дандарова. В сельские магазины за несколько дней до этого завезли российские и бурятские флаги — чтобы украшать автомобили. Маленькие флажки шли по 150 рублей, большие — от 500 рублей и выше. Сельчане раскупили всё.
Пробег начался у школьного стадиона, где одновременно открыли детский футбольный турнир. До этого здесь же прошёл митинг, который вела завклубом Инга Шорникова. «Говорит и показывает Селендума! — объявила Инга в микрофон. — Сегодня мы проводим автопробег и турнир в поддержку спецоперации на Украине!» Инга подняла свободную руку вверх. Зрители замахали бело-сине-красными воздушными шариками и закричали «ура». Футболисты пронесли мимо зрителей огромный российский флаг. Потом все разделились: дети остались играть в футбол, а остальные расселись по машинам.
Участвовали в пробеге 54 машины. Автопробег прошёл по главным селендумским улицам: Школьной, Ленина, Трактовой, Молодёжной. Почти все улицы села не асфальтированы, поэтому машины ехали в клубах пыли. В некоторых местах было особо много выбоин, и автомобили сбавляли скорость и двигались медленно.
На площади около памятника Победы все остановились. Водители выстроили свои машины в букву Z. Взлетел дрон, его привезли сотрудники районной администрации. Дрон заснял и Z, и всё, что вокруг: заброшенное здание сельского универмага, развалины заводских общежитий, пыльную площадь, старые тополя.
Житель Селендумы Сергей Еранский помогал делать автопробег. Вопрос, в чём была цель пробега, ставит его в тупик.
«Наверное, это было в честь спецоперации, в честь Путина, — после минутной паузы наконец говорит Еранский. — Ну, что Россия непобедима. Я не знаю, чего мы в итоге добились, но люди были все довольны. С таким энтузиазмом махали этими флагами-шарами. Было очень смотреть приятно».
В 80-е годы Еранский служил срочником и чуть не попал в Афганистан. «Мы уже с одеялами стояли на плацу, ждали отправки, — вспоминает он. — Но кто-то дал приказ, и мы остались». Сергей рассуждает, что ему было 18 лет и он «был готов поехать в Афган, потому что был молодой и ничего не соображал». Сейчас Еранскому 60 лет, и он хотел бы пойти добровольцем на «спецоперацию» в Украине. «Но сейчас с меня толку не будет, мешаться буду, возраст не тот», — пожимает плечами Сергей.
Сергей Еранский поддерживает «спецоперацию». Он считает, что главная её цель — «устроить мир на земле».
«Мальчишечки хорошие были»
Посылки для солдат в Селендуме собирает ведущий специалист сельской администрации Ольга Дунаева. Ольга заводит журналистов в кабинет, в котором десятки картонных коробок стоят на столах, стульях и полу. Все они заклеены листами с буквой Z. На одной из коробок — надпись «водка студёная». Коробка стоит под российским гербом.
Дунаева просит селендумцев приносить строго определённые товары. В посылки можно класть шоколад, конфеты, печенье, сырокопчёную колбасу, тушёнку, носки, майки, трусы, чай и кофе в пакетиках, быстрозавариваемые каши, гель для душа, мыло, влажные салфетки, дезинфекторы для рук. В объявлении о сборе посылок говорится, что посылку «нужно сопровождать письмом или открыткой со словами поддержки наших ребят».
«Смотрите, что люди влаживают», — Ольга вынимает из одной коробки листок из школьной прописи, на котором — детские рваные буквы. Автор — восьмилетний мальчик Серёжа. «Привет солдат я желаю чтобы вы победили, — пишет Серёжа. — Ещё я желаю, чтобы вы не погибли. Мы ждём вас спасибо мой дядя там». На листке нарисован солдат, который держит чёрный флаг и что-то похожее на пистолет.
Ольга качает головой: «В Селендуме хватает патриотизма!» Она рассказывает, что селендумцы настолько сопереживают военным, что собрали за несколько дней 150 килограммов продуктов и бытовой химии.
«Ещё и политически люди меняются, — подчёркивает чиновница. — Говорят: теперь мы поддерживаем Путина. Даже если раньше не поддерживали. Вот такие мы, селендумцы».
В 80-е и 90-е годы Дунаева вручала повестки в армию селендумским парням. Она же встречала гробы с местными военными, которых привозили из Афганистана и Чечни. Ольга вспоминает, что тогда всё село плакало, потому что «мальчишечки хорошие были». Она считает, что жители переживали, потому что «мы в Селендуме все родственники: либо близкие, либо дальние».
В 1984 году в село в закрытом цинковом гробу привезли тело 21-летнего Александра Малыгина, он погиб в Афганистане. На панихиде Дунаева сидела рядом с матерью Александра. «В гробу дырочка такая была, а в ней — белая материя. И мама такая тянет её. Она хотела увидеть сына, понимаете. Мальчишка военный рядом говорит: «Ой, не надо, меня за это накажут». Она перестала. А уже после похорон сказала: «Никогда себя не прощу, что не посмотрела, что там моё дитя. Должна была вскрыть и посмотреть», — говорит Ольга.
В 1995 году в Селендуму начали привозить гробы из Чечни. В тот год погибло сразу трое парней из Селендумы. Одному было 19 лет, двум другим по 18 лет. «Мы тогда с родными разговаривали, они плакали, но говорили — ну, никто в смерти ребят не виноват. Просто такая судьба. Никто не виноват, что такие войны получились», — рассказывает Дунаева, стоя рядом с коробкой, на которой написано: «Дорогим воинам-селендумцам от коллектива убойного цеха».
Ольга Дунаева поддерживает «спецоперацию» в Украине, потому что «одна надежда на Россию».
«Никак не думала, что будет ещё война»
В 2000 году, во время второй чеченской кампании, погиб 21-летний селендумец Андрей Никонов. Его родители до сих пор живут в селе. «Сначала я никак не могла понять, зачем Андрюша погиб в этой спецоперации, ну зачем, — говорит его мать, 72-летняя Таклина Никонова. — А потом начала помаленьку осознавать — ну и чё бы, если бы Россия помаленьку дальше дробилась. Нужна же целостность. И как-то пришло понятие».
Дом Таклины и её мужа Сергея стоит рядом с железной дорогой. Мимо часто проезжают товарные поезда с углём и лесом. Напротив — заброшенный участок, по обломкам досок ходит несколько коров. К облупленному зелёному забору прибита табличка: «Здесь жил участник боевых действий, погибший при исполнении служебного долга».
Никоновы сделали мемориальный уголок в честь сына за стеклянной дверцей шкафа. Там стоит большой портрет Андрея в гражданском, маленький портрет в армейской форме, фотоальбом. Лежит орден Мужества.
«Вижу Андрюшиных одноклассников на улицах, всё время мысль: а какой бы он стал? Ребята уже толстеют, лысеют, стареют. А у меня мальчишка», — вздыхает Таклина. Она находит сына на общей фотографии из детского сада: мальчика еле видно из-за других ребят. В детстве Андрей был маленького роста.
«Я почему-то думала, что в Селендуме Андрюша будет последним из погибших, — рассуждает Таклина. — Никак не думала, что ещё будет война. Что ещё одного Андрея привезут».
Она плохо помнит похороны сына: «Военные говорили речи, кто-то ещё. Чё-то снег был вроде. Всё — в каком-то тумане». Спустя 22 года Таклина с мужем пришла на похороны Андрея Дандарова и «как будто заново всё пережила». «Те же речи, военные, оркестр, стреляли так же, — описывает она. — Ничего не меняется».
Могилы обоих Андреев на Селендумском кладбище — в ста шагах друг от друга. Памятник Никонова — выцветший, белый. Памятник Дандарова — чёрный, новый, он завален цветными венками со всех сторон.
Таклина сначала идёт к сыну, кладёт две карамельки, долго стоит у памятника, держа руку на его фотографии. Потом — к Дандарову. Для него Никонова тоже взяла пару конфет. Чтобы дотянуться до памятника, она долго пробирается между венков. «У меня как будто какая-то вина, — говорит она, доставая носовой платок. — Они не пожили, а мы-то ещё живём. Я всегда у Андрюши прощения прошу».
Через три месяца после гибели сына Никоновы получили единовременную компенсацию от государства — 100 тысяч рублей. Этих денег по ценам 2000-го года почти хватало на новую «Ладу».
Таклина с мужем не участвовали в автопробеге, который случился через неделю после похорон Андрея Дандарова. «Я не поняла этот флешмоб, — говорит она. — Слишком было радостно всё. Там не стояли, не плакали, а ехали, кричали „ура“, махали флагами, улыбались. Ну ни к чему это».
Таклина — уроженка Татарстана — называет себя патриоткой и говорит, что не любит «сильно много иностранщины». «Всякие подражания, ихние песни, ихний быт, ихнюю культуру, особенно американскую, — я не всегда понимаю это», — рассуждает она.
Таклина поддерживает «спецоперацию». Она считает, что «у украинцев давно проклёвывалось пренебрежение к нам».
Муж Таклины Сергей тоже поддерживает «спецоперацию». Он говорит, что «сейчас надо одним махом кончить с нацизмом».
В этом году сыну Никоновых Андрею исполнилось бы 43 года.
