Иллюстрации: 7-летний внук Татьяны Стефан во время воздушных тревог прятался под бетонной лестницей и рисовал. Татьяна взяла рисунки, когда семье пришлось покинуть дом.
«Таня, это же дети. Как твои и мои»
24 февраля мы с мужем (Татьяна вышла замуж второй раз) проснулись от взрывов. Наш дом находится в пригороде Киева, рядом — военный аэродром. Вот его и начали бомбить. Прямо как бабушка пела в моём детстве: «Киев бомбили, нам объявили, что началася [слово, запрещённое РКН]». Зашли в соцсети — точно, [слово, запрещённое РКН]. Поняли, что паника не поможет: мы набрали воды во все свободные ёмкости, я загрузила две стирки подряд, сварила солянку. Радовало, что в доме был свет. И было неверие и возмущение — как, почему, за что?
Мы просидели в доме две недели. Бомбили всегда ночью. Каждый вечер возникало внутреннее напряжение: сейчас начнётся — и утром ты можешь узнать, что кто-то из твоих друзей или родственников погиб. Это ощущение и сейчас есть — даже когда я эвакуировалась, даже когда я в безопасности.
Наш микрорайон попал в такую «вилку» — вокруг бомбили, мы видели взрывы, но конкретно к нам ничего не прилетало. Хотя в соседних сёлах уже всё было. Когда объявляли воздушную тревогу, наша семья пряталась под бетонной лестницей. В доме нет подвала, а бежать до ближайшего бомбоубежища (оно в сельской школе) — минут 10. На улице — холодно. В общем, проще было сидеть под лестницей.
Первую неделю с нами в доме жил старший сын с невесткой и семилетним внуком. Потом они уехали на родину моего первого мужа — в Кировоградскую область. Чтобы отвлечься во время воздушных тревог, внук рисовал под лестницей. Какие-то странные фигуры, лица, много чёрного цвета. Художник он так себе, честно говоря. Но, когда мы уезжали из дома, я почему-то взяла его рисунки на память. В моём доме остались фотографии прабабушек и прапрабабушек дворянских кровей, остались письма с фронта моего двоюродного дедушки, который погиб во Второй Мировой войне. Всё осталось в прошлом. Я взяла только рисунки внука.
Когда началась [слово, запрещённое РКН], люди стали объединяться, все очень сплотились. Мы с соседями помогали оборудовать блокпосты, делали коктейли Молотова. Я отдала из своего фитнес-клуба все коврики — парни их стелют в блокпостах, так теплее. Ещё вспомнила, что когда-то шила, и сделала два подсумка (солдатская сумка — ЛБ).
Я не хотела никуда уезжать из Киева. Но последнюю неделю у меня уже плавился мозг. Ты не можешь никуда выйти, только сидишь и ждёшь — прилетит снаряд или нет. А потом надо было увозить родственницу. Она только что перенесла серьёзную операцию. 9 марта мы планировали уехать в её родной город Ровно (на северо-западе Украины — ЛБ). Но 7 марта после очередного обстрела Киева осколок попал в дом, где живёт мой младший сын — прямо в соседнюю парадную. А ещё один снаряд прилетел в собачью площадку, где он часто гуляет со своими собаками.
Вечером сын мне звонит: «Всё, завтра выезжаем». И мы поехали. Просёлочными дорогами добрались до Ровно. Туда же приехала моя подруга. Она выбралась из Бучи (город в Киевской области — ЛБ). Мы-то более-менее доехали. А она рассказывает — ехала как в военном фильме: разбитые танки, развороченные дороги. Встретила российский блокпост, там трое молодых парней. Она говорит: «Такие лица у них хорошие, добрые. Подхожу к ним, один из военных глаза прячет: „Мы вас пропустим. Но что будет дальше, не знаем“». Она мне ещё сказала: «Таня, это же дети. Как твои или мои».
Эта подруга предложила мне уехать в Германию. И я поехала с ней. Хотела взять невестку с внуком, но они отказались. Все мои остались в Украине.
В Европе я увидела, как Украиной восхищаются. Проезжаем Польшу — кругом украинские флаги. На всех вокзалах встречают волонтёры, помогают с расселением, питанием, дают одноразовое бельё, все средства гигиены. На три дня нас поселили в загородным дом, там просто заваливали едой. В маленьком городке Германии — тоже украинский флаг. Я ещё никогда не была так горда тем, что я гражданка Украины.
«Если человек говорил по-украински, на него смотрели немножко с презрением»
Вообще слёзы наворачиваются, как подумаю, что надо начинать жизнь с нуля. Мне 53 года, у меня выросли дети. Самое время жить для себя. Мы только семь лет назад построили дом. Такую кухню сделали красивейшую! Я долгое время снимала квартиры. Потом наконец появилось жильё. Думала, есть дом, есть квартира в Киеве — можно уже не работать, а путешествовать, например. И вот сейчас я путешествую по Европе. Ну, не таким, конечно, способом хотелось бы.
Я гражданка Украины и считаю себя украинкой, хоть у меня и бурятские корни. За 30 лет, что я тут живу, я не видела ущемления прав русского населения. В Западной Украине я была много раз. Если говоришь по-русски, никто тебя с дороги не столкнёт. Киев был вообще русскоязычным городом. В начале двухтысячных, если человек говорил по-украински, на него смотрели немножко даже с презрением. Типа «село неасфальтированное». Знаете, как раньше в Бурятии жители сёл говорили по-бурятски, а горожане в Улан-Удэ — по-русски? Вот так же. Оказалось, что в Украине надо было всё время защищать украинский язык, а не русский.
С первым мужем я жила в Кировоградской области. Когда мы расстались, я переехала в Киев. Одна, с двумя маленькими детьми. В Киеве у меня не было ни друзей, ни родственников. И я там состоялась — со своим русским языком и со своей далеко не украинской и не славянской внешностью. Без связей я устроилась на телеканал ICTV. И как продюсер в 2006 году запускала первый украинский ситком «Леся + Рома» на телеканале. Это была местная версия франкоканадского телепроекта «Un gars, une fille» — как в России «Саша + Маша». По сценарию Леся говорит на украинском, а Рома — он с Донецка — на русском. Мы долго сомневались, пойдёт ли ситком на украинском языке, потому что тогда всё, что было популярно — было на русском. Но он пошёл. Мы выпустили шесть сезонов.
Сама я хорошо говорю на мове. Украинский язык я выучила, когда смотрела украинские фильмы и читала украинские книги. Даже ходить на курсы не пришлось. Оба моих сына с детства говорили по-украински.
Да, в Украине бывают случаи национализма. Как и в любой другой стране. В моём родном регионе, Бурятии, они тоже есть. Люди ратуют за бурятский язык. Мне, например, стыдно и горько, что я не знаю бурятский. Я училась в советской школе, и наш язык нам не преподавали. А я бурятка. И знаю, что в республике до сих пор многие не говорят на своём родном языке.
Когда я переехала в Украину, было очень тяжёлое время. Пособие на ребёнка — два-три доллара, даже не помню, что на это можно было купить. Проблемы — такие же, как в России. Только у Украины не было нефтедолларов. И жизнь в России выглядела побогаче, чем тут. Но я осталась. Мне нравятся люди, природа. Мой младший сын родился здесь. Это моя земля.
Вообще родственники из Бурятии много раз предлагали вернуться в Россию. Особенно в 2014 году, когда был Майдан. Тётя мне написала: «Боже, приезжайте быстрее, там бандеровцы сейчас будут за русский язык вас убивать». У меня хорошо развит инстинкт самосохранения, и я понимала — ничего такого не будет. И ещё я поняла, как работает российская пропаганда.
Часто спрашивают меня про Донецк и Луганск. До последних событий жители этих территорий могли свободно перемещаться — хоть в Украину, хоть в Россию. Многие давно выехали из ДНР и ЛНР. Мои клиентки ездили туда периодически. Пытались продавать квартиры за бесценок или проведывали своих родителей, которые уже не хотели покидать родину. В моём окружении к жителям этих территорий все относились нормально. У меня инструкторами работали две девочки родом оттуда. Я не видела никакой разницы между ними и жителями западной Украины.
«Спасайте бурятский язык, спасайте Байкал»
Сейчас в Украине никто не хочет бежать в Россию. Все едут в Европу. У меня есть знакомая, она когда-то уехала из Крыма в Украину, а теперь опять оказалась под русскими. Знаете, такой анекдот появился: «В 2014-м году я была Катя из Донецка, в 2022-м — Катя из Бучи. Русские, скажите, куда мне съе…, чтобы вы перестали меня спасать».
Я знаю, что сейчас много уроженцев Бурятии участвует в [слово, запрещённое РКН]. И мне стыдно. Люди, спасайте бурятский язык, спасайте Байкал. Зачем спасать Украину? В бурятских пабликах я вижу, что похороны в регионе идут и идут. В комментариях пишут: «Увековечим память героев». Я тоже пишу: [высказывание Татьяны может быть расценено как дискредитация военных сил РФ]. Наверное, мои комментарии удаляют. Мне угрожают, присылают в личку: «За тобой придут спецслужбы, когда мы вас захватим». Россияне, наверное, ещё не понимают, что вечной памяти не будет, будет вечный позор и проклятья. Такое чувство, что количество здравомыслящих людей в России резко уменьшилось.
Я точно не буду жить ни под флагом России, ни под флагом каких-либо «дэнээров». Если часть страны окажется под этим фейковым флагом, я буду родных забирать в Европу. Если же исход будет благополучный, я сразу возвращаюсь домой. Я не беженка. Я хочу жить в Украине.
Последний раз я была в Бурятии лет 14 назад — на похоронах мамы. Папы тоже давно нет в живых. Там остались дальние родственники. В Бурятии красивейшая природа. Весной по дороге на Кяхту цветёт багульник, на сопках пахнет богородской травой. А ирисы какие красивые. Я всё хотела посадить такие ирисы у себя в палисаднике под Киевом. У меня сейчас там растут сосны, лещина, три грецких ореха, яблочки, грушки. Ещё с Бурятией меня связывают буузы (национальное бурятское блюдо, похоже на паровые пельмени — ЛБ). Их рецепт я даже включала в свою кулинарную книгу как пример идеального блюда — мало теста, много мяса, готовится на пару. Приеду ли я когда-нибудь в Бурятию и в Россию? Нет, никогда больше.