«Батарейка» — старейший район Улан-Удэ. Когда-то тут был острог Удинский, сейчас — торговые базы, мелкие магазины и частные дома. Рядом — река. В июле 2021 года «Батарейку» затопило нечистотами. Пострадали дворы, подполья, пропали огороды, воду из скважин стало невозможно пить. Через несколько дней на Батарейку приехала Надежда Низовкина. Она решила представлять коллективные интересы местных жителей в суде — чтобы людям выплатили компенсацию за материальный ущерб.
На встрече Надежда в салатовой кофте с высоко поднятым воротником, такого же цвета юбке, на шее зелёные бусы, в ушах — крупные позолоченные серьги. С десяток местных жителей встали в круг на пыльной дороге между домами. Надежда развернула камеру на себя и громко сказала: «Сразу обращаюсь к силовым структурам. Ну да, я здесь. Вы можете меня отследить. Если хотите, можете меня арестовать».
Разговаривавшие до того люди притихли. В центр круга легла небольшая лохматая собака. Молодая женщина одёрнула своего ребёнка — тот собирался погладить пса.
Надежда выдержала паузу, обратилась: «Когда здесь происходила катастрофа, я держала сухую голодовку и сидела в ИВС. Я не могла вам помочь. Приехала, как выпустили. Власти с вами решили поступить самым беспринципным образом — ничего не выплачивать. Мы будем судиться. Гарантий нет, но вместе мы — сила».
Люди выдохнули, заговорили в один голос.
Полная женщина в растянутой серой футболке завела Низовкину в свою ограду. «Запах ужасный», — сразу говорит Надежда. Хозяйка дома приложила руку к полусырому фундаменту. Поток нечистот поднялся так, что по двору пришлось ходить в резиновых сапогах.
Надежда заметно хромает — это последствия её последней голодовки. «В следующий раз могут быть жертвы», — твёрдо говорит она собравшимся, уговаривая их написать заявления.
Но жители «Батарейки» на это так и не решились. «Тянут что-то, — разочарованно размышляет Надежда спустя несколько недель. — Ждут у моря погоды и надеются на помощь районной администрации».
Отказная тактика
В Википедии о 35-летней Надежде Низовкиной огромная статья — больше, чем о самом известном советском правозащитнике и диссиденте, академике Андрее Сахарове. Надежда говорит, что сама информацию не отправляет — это неэтично по нормам Википедии. «Наверное, пишет кто-то из московской интеллигенции», — предполагает она.
Главная мечта Низовкиной — чтобы все силовые структуры в России исчезли. И ФСБ, и полиция, и ФСИН, и армия. Существующее оружие уничтожат, новое делать не будут. Политический строй тоже сменится. Цензура умрёт, свобода слова появится. «Такой образ жизни может быть либо у очень дикого, первобытного народа, либо у очень цивилизованного, — говорит Надежда. — Дикий этап мы уже прошли. Идём к цивилизации».
Первая волна активности Низовкиной пришлась на 2007-2013 годы. Тогда о ней и её соратнице Татьяне Стецуре говорили постоянно. Обе студентки юрфака стали членами партии «Демократический союз» правозащитницы и диссидентки Валерии Новодворской — партия по сути прекратила свое существование с её смертью в 2014 году. До развала Советского Союза Новодворская выступала против коммунизма, после — постоянно критиковала политическую систему, выстроенную в России Владимиром Путиным. Она считала, что режим в России практически никогда не менялся, менялись лишь люди, его возглавлявшие.
Члены Демсоюза проявляли такую же нелюбовь к существующему строю, как и лидер партии. Они регулярно проводили громкие акции по всей России. В 2011 году Низовкина и Стецура приковали себя наручниками к дверям мэрии Улан-Удэ: они протестовали против отмены прямых муниципальных выборов. Их часто задерживали — за распространение листовок, за организацию митингов, за разжигание ненависти к силовым структурам.
Обе девушки при задержаниях объявляли голодовки, отказывались представляться, показывать паспорт и подписывать любые протоколы. В судах защищали себя сами. Это называлось «отказная тактика».
Несколько лет — когда в Бурятии было всё более-менее спокойно — Надежда и Татьяна были не на слуху. Низовкина стала больше писать — стихи, рассказы, литературную критику. Стецура влюбилась в своего подзащитного и вышла за него замуж. А летом 2019 года в Бурятию зашёл якутский шаман Александр Габышев.
Габышев направлялся в Москву — чтобы изгнать дьявола из Владимира Путина. Жители Бурятии снабжали шаманский отряд деньгами, продуктами, даже отдали старые «Жигули». На границе с Иркутской областью силовики задержали Александра, были схвачены и несколько участников его отряда. В центре Улан-Удэ начались стихийные протесты недовольных этим. В тот момент и появилась Надежда — она защищала в судах задержанных на пикетах и акциях. Низовкина с отличием закончила юридический факультет. Адвокатского статуса у неё нет, потому что нет денег на взнос.
В 2021 году митинги продолжились — уже в поддержку Алексея Навального. Низовкина оказывала юридическую поддержку и там. При этом к сторонникам Навального Надежда себя не относит, а его считает потенциальным диктатором. К коммунистам Низовкина тоже не примыкает. «Я просто защищаю протестных деятелей Бурятии, — говорит она. — Всех».
Сейчас Надежда представляет оппозиционеров в судах по любым поводам — например, если их пытались уволить с работы. В день у Низовкиной может быть до трёх заседаний. Здания судов — в разных частях города. Надежде приходится быстро передвигаться, чтобы везде успеть.
С политических подзащитных она денег не берёт. Живёт в основном на пожертвования-донаты, которые присылают сочувствующие. Что-то ей переводят напрямую, что-то — через других бурятских оппозиционеров с припиской «Низовкиной».
Изредка Надежда получает гонорары за публикации в литературных журналах. Иногда берётся за бытовые дела. «Кредит невыплаченный, например, у человека. Или коммунальные долги, — объясняет она. — Это неинтересно, но ради заработка приходится. Беру немного — тысячи по три. Судьи, когда видят меня, сразу теряются и напрягаются. Они начинают воспринимать дело как более крупное».
Все свои процессы Надежда освещает на ютюб-канале «Надежда Низовкина». На канале чуть больше двух тысяч подписчиков. Самое популярное видео (активистке Наталье Филоновой выписали штраф в 250 тысяч рублей за повторную организацию митинга) собрало почти 10 тысяч просмотров.
«С новым годом, Надя! Никогда не сдавайся»
За съёмную квартиру Низовкина платит 16,5 тысяч рублей ежемесячно. Ест скромно — картошку в мундире, гречку. Не пьёт и не курит. Из напитков предпочитает чай и морс. «Я даже не знаю, как этим пользоваться», — растерянно говорит Надежда, держа штопор в руке. Штопор лежит в посудном отделении, откуда Низовкина достаёт ложечки для чая. Почему он появился в её доме, Надежда не помнит.
С самого начала её деятельности Надежду часто задерживали. Она бывала в изоляторах временного содержания, спецприёмниках, психбольнице. Наручники Низовкиной впервые надели 31 декабря 2010 года в Советском районном суде Улан-Удэ. Ей было 24 года. Надежду арестовали по ст. 282 УК РФ — за разжигание ненависти к силовым структурам — и отправили в СИЗО.
В изоляторе женщина в форме приказала Надежде полностью раздеться и тщательно её осмотрела. Привели в камеру. Оставили одну. На свежевыкрашенных зелёных стенах не было никаких надписей. Надежда положила на кровать матрац и подушку, заправила бельё. Легла в одежде, укрылась своей пихорой на кроличьем меху, сверху — одеялом. Было холодно. Отвернулась к стенке — свет бил прямо в глаза. «Ну, что, Надя, — сказала сама себе Низовкина. — Поздравляю с Новым годом! Желаю никогда не сдаваться». Уснула.
Низовкину выпустили из СИЗО через три недели. Суд оштрафовал её на 100 тысяч рублей (позже Надежда оспорила приговор, и его отменили). На заседание прилетела мать Низовкиной, которая много лет назад переехала из Улан-Удэ в Нижний Новгород. Это был последний раз, когда они виделись. «Когда-то мама пыталась отговорить меня от занятий политикой, потом перестала, — говорит Надежда. — Сейчас я стараюсь не считать её врагом и отношусь к ней с сочувствием. То, что она делала, проистекало от любви и желания меня защитить».
Низовкина не видела мать больше 10 лет. Они общаются только по телефону. «Я всё время уговариваю её ни во что не вмешиваться, не звонить в ИВС, чтобы меня отпустили», — говорит Надежда.
В следующем году Надежда хочет поехать в Нижний — матери исполняется 60 лет. «На юбилее надо быть», — тихо говорит Низовкина. Она пьёт чай на кухне в своей съёмной квартире — здесь огромный шкаф с книгами, на полу лежит картофель с морковью. На полке шкафа — засохшие белые розы со свадьбы Татьяны Стецуры. Ни одной фотографии из семейного архива.
Мать Надежды отказалась с нами разговаривать.
Слишком против всех
Надежда Низовкина выросла в военном городке Звёздный под Улан-Удэ, её родители служили в космических войсках. Через полтора года после рождения выяснилось, что у девочки растёт горб. Врачи сделать ничего не смогли — заболевание было прогрессирующим. У Низовкиной нет инвалидности, и она не собирается её оформлять.
Когда Надежде было четыре года, отец развёлся с матерью и снова женился. Какое-то время он ещё жил в Звёздном, а потом уехал в Подмосковье. Низовкина не видела отца с 2007 года. Она не знает его телефонного номера.
После развода родителей Надежда начала придумывать стихи. Мать завела специальную зелёную тетрадку, куда записывала сочинения дочери. Низовкина хранит её до сих пор. На обложке написано: «Надины стихи». На первой странице — двустишие «Вертится вертушка, ну а рядом — кружка!» Буквы выведены чётко и красиво, с нажимом. Через несколько страниц — рисунок самой Надежды. Она изобразила девушку с узкой талией, длинными ногами, в огромной развевающейся юбке. Та как будто летит вперёд.
В младших классах Надежда придумала поэму о недостатках своих одноклассников. «Я пыталась высмеять их агрессивность и бесчеловечность, — объясняет Низовкина. — Не могла сказать об этом прямо, поэтому выбрала творческий подход. Учителя это не оценили».
Потом Надежда написала стихи о декабристах — в их поддержку. Потом — сделала доклады о террористах-народовольцах и советских диссидентах. Потом — в школьной стенгазете призвала директора организовать для старшеклассников личное пространство — «иначе все под колпаком». «Учителя не знали, что со мной делать, — говорит Низовкина. — Я училась на отлично, но была слишком против всех».
Когда претензий к Надежде стало совсем много, её мать запретила дочери сочинять стихи. Та запиралась в кладовке и всё равно писала. «У нас началась серьёзная вражда», — вспоминает Низовкина.
Оппозиционером Надежда стала считать себя с 11 класса. Директор пришла в класс и дала старшеклассникам срочное задание — написать сочинение на тему «Норд-Оста». Тогда вся страна обсуждала — в театральном центре на Дубровке 40 террористов захватили в заложники больше 900 зрителей и актёров мюзикла «Норд-Ост». Боевики потребовали вывода российских войск из Чечни. Власти на это не пошли. Через три дня театральный центр штурмовали, выпустив перед этим усыпляющий газ. Спецслужбы уничтожили всех боевиков, но от последствий газовой атаки погибло 130 заложников.
«Директор требовала, чтобы мы осудили террористов, — говорит Низовкина. — Меня это возмутило. Я чувствовала, что террористы не хотели убивать заложников. Они хотели таким отчаянным путём прекратить войну, добиться независимости Чечни. Их требования были справедливы». В сочинении Надежда написала, что в трагедии виновата власть. «Но ему решили не придавать резонанса и последствий оно не повлекло», — говорит Низовкина.
Надежда окончила школу с серебряной медалью и с твёрдым убеждением, что она не сторонник существующего режима. Это убеждение укрепилось в улан-удэнском университете, где она училась на юриста. Там Низовкина близко познакомилась с Татьяной Стецурой. Их политические взгляды оказались схожи. Девушки стали соратницами. Они всюду ходили вместе, выступали на юридических конференциях. А потом занялись оппозиционной деятельностью.
— Надежда в университете казалась немного высокомерной, — вспоминает однокурсница Низовкиной Ольга. — Такой феномен Навального — я жертва и я упиваюсь этим. Она не общалась ни с кем, только с Татьяной. Такое впечатление, что я, например, была слишком простой для неё. Каждый раз, когда мы с ней встречались, это было как в первый раз. Как будто Надежда вычёркивала людей из свой жизни, если они были неинтересны. Но никто никогда не оспаривал интеллектуальное превосходство Низовкиной и Стецуры.
Сто личных врагов
Последние полтора года Надежда снимает квартиру на улице Бийская, в старом трёхэтажном доме. Низовкина живёт на втором. На её двери с внутренней стороны — три замка. Она последовательно открывает один за другим. Верхний, новый, время от времени заедает. «Соседи всё время за мной следят», — говорит Надежда, выглядывая на лестничную площадку.
Кухня, две комнаты, длинный вытянутый туалет. Почти везде темно — после голодовок Надежде тяжело от электрического света, болят глаза. Низовкина ходит, прихрамывая на правую ногу. Это тоже последствие голодовки.
Надежда — худая, невысокая, в очках. Она не знает, какой у неё рост и вес. «Наверное, в медицинских справках есть», — говорит Надежда. Перелистывает бумаги, не находит. Меряет себя портновским метром и громко сообщает: «Где-то 160 сантиметров!»
На Низовкиной — жёлтый сарафан с белыми цветами, в ушах — подобранные к сарафану жёлтые серёжки. Надежда ставит на старую плитку новый металлический чайник-«свисток», голубой в белую горошину. Надежда специально искала такой чайник, она хотела, чтобы на нём были горошины. Она любит эстетику во всём — в кухонной посуде тоже.
«Красота должна быть и в политике, и в жизни», — рассуждает Низовкина. Этот принцип соблюдается везде, даже в общественном транспорте. Надежда любит ездить на трамваях, а не на маршрутках. В трамвайном вагоне — лучше дышится и сочиняется. «А если там давка, и я не могу записать стихи, то повторяю и повторяю придуманную метафору до тех пор, пока не выйду из вагона», — говорит Низовкина.
Одна из комнат в квартире отведена гардеробу. Там одежда висит и лежит везде — в шкафу, на диване, на стуле. «Это такая юбка, а это такая блуза, — показывает Низовкина свои наряды. — У этого платья я переделала рукавчики. К этому — пришила высокий воротничок». Сейчас у Надежды — несколько десятков нарядов. Есть и шляпки — одна из мягкой шерсти, одна льняная. Этой зимой она сшила песцовую шапку-эскимоску из остатков двух старых. Низовкина мечтает ещё о твёрдой соломенной шляпе.
Одежду Надежда чаще всего покупает в секонд-хендах и тоже перешивает — на руках. Швейной машинкой она пользоваться не умеет.
Все свои наряды Надежда создаёт, учитывая особенности фигуры. Платья получаются воздушные и летящие. Низовкина любит стиль ампир и расклешённые фасоны. Ей нравится, что это вошло в моду: Надежда за этим следит. «Возможно, такой любви к эстетике не было бы, если я сама себя не хотела бы тоже преобразить», — размышляет она.
Надежда избегает разговоров о горбе. Недоброжелатели часто пишут ей оскорбления — и в личных сообщениях, и в публичных комментариях. Низовкина говорит, что обозвать её могут и полицейские: например, при задержании. «То на ухо скажут, то громко, когда никто не слышит, — рассказывает Надежда. — Борьба между властью и оппозицией будет всегда, это часть игры. Но есть честная игра, а есть нечестная, подлая. И когда меня оскорбляют — это нечестно. Конечно, хотелось бы быть абсолютно здоровой. Чтобы никто не говорил, что оппозиционерами могут быть только люди, которые болеют, как я».
У Низовкиной есть собственные правила по поводу горба — не думать о нём и вести себя как обычный здоровый человек. Всех союзников она просит, чтобы её не жалели. Тех, кто пытается обидеть, сразу причисляет к своим личным врагам.
Личных врагов у Надежды — около ста человек. «Это по скромным подсчётам», — говорит она, наливая зелёный чай в кружку и ставя на кухонный стол ореховую смесь. «Я не записываю человека во враги, если он на другой стороне, но ведёт себя со мной вежливо и уважительно. Чтобы он стал врагом, мне нужно увидеть в нём подлость, выходящую за рамки официальной вражды».
В списке — представители не только власти, но и оппозиции, особенно московской. В 2011-2012 годах Низовкина много времени проводила в столице и общалась с местными активистами. Место жительства меняла постоянно. «Половину времени нашим ночлегом были разнообразные камеры московских ОВД, остальное время — так называемые „вписки“», — рассказывает она.
В Москве Надежда ходила на митинги. «Всё было неправильно, потому что протестующие не были готовы рисковать собой, — говорит Надежда. — Омоновцы быстро их схватывали. А, оказавшись в автозаке, люди думали, как бы побыстрее выйти. Даже речи не было, чтобы в стенах полиции продолжать ту же жёсткость и непримиримость, которую они демонстрировали на камеры журналистов и блогеров. А зачем тогда всё это?»
Низовкина объясняла свою позицию другим оппозиционерам. Призывала — не выходите на митинги, если не готовы идти до конца. Но поддерживали её не все. «Члены ОНК (Общественной наблюдательной комиссии по защите прав человека — ЛБ) стали злиться, писать, что я ненормальная и что в психбольницу меня закономерно поместили», — рассказывает Надежда.
Анна Каретникова была в те годы членом московской ОНК и одной из самых известных российских правозащитниц. Низовкина причисляет её к своим личным врагам. Сейчас Каретникова работает ведущим специалистом по связям с общественными организациями во ФСИН. Низовкина называет Анну «тюремщицей» и говорит, что та предала оппозицию.
Сама Каретникова не смогла что-либо вспомнить о Низовкиной: «Ну, и, как сотрудник госслужбы, я не могу, к сожалению, давать интервью. Даже если бы помнила», — ответила она. Несколько других московских участников протеста тех лет не ответили или не помнили Надежду.
Не друзья, а соратники
Сухая голодовка — самая жёсткая. Чаще всего, когда человек отказывается и от еды, и от воды, смерть наступает на 8-10 сутки. С начала этого года Низовкина уже трижды объявляла такие голодовки — когда её арестовывали и отправляли в изолятор временного содержания. Сначала за организацию нелегального митинга, потом — за отказ отбывать обязательные работы. В феврале Низовкиной дали 10 суток, в апреле — 5, в июле — 7.
С каждым разом голодовки Низовкиной даются всё труднее. В феврале Надежду госпитализировали на седьмые сутки — перед этим она потеряла сознание. После возвращения из больницы в ИВС Надежда голодала ещё три дня — до окончания срока.
Она придумала свою собственную тактику, чтобы не упасть в обморок — никаких резких движений, надо не лежать, а сидеть. Потеряешь сознание — отвезут к медикам, там поставят капельницу и сделают укол. Низовкина считает сухую голодовку «чистой», только если она проходит без врачебного вмешательства.
19 июля — в последний день последней голодовки — Низовкина почти не спала. В 10 утра начался ежедневный обход. Низовкина встала за дверь, держалась за замок. Она медленно и прерывисто дышала. Через минуту Надежду запустили обратно, она села на кровать. Пробовала читать, но белые страницы ослепляли.
Зашли за ней вечером. Низовкина отправилась к выходу. Сумку с вещами забрал сотрудник СИЗО и нёс сам. Низовкину встретили с десяток человек, оппозиционеры, которых она защищала в судах, её освобождение показывали в прямом эфире.
Соратники не взяли с собой никакой воды. «Я думал, вам вредно сейчас пить», — сказал один из них. «Я сейчас копыта отброшу», — тихо ответила Надежда. Срочно поехали на ближайшую АЗС, купили там литр сока. Низовкина выпила весь пакет.
Надежда готова и дальше продолжать сухие голодовки. «Да, в следующий раз я могу умереть, — не отрицает она. — Это знают и правоохранительные органы. Наверное, оптимальным вариантом для них было бы, чтобы я умерла, но не в ИВС или СИЗО, а дома — через пару дней после выхода».
Соратница Низовкиной Татьяна Стецура говорит: «Да, я понимаю, что Надежда может погибнуть. Если это произойдёт, я, наверное, напишу несколько радикальных статей. Или воспоминания».
Татьяна — почти два года замужем. Вышла за своего подзащитного Игоря Тимофеева — он построил конюшню для пограничного управления ФСБ, а силовики отказались платить за работу. Три месяца назад у пары родился сын Даниил. Сейчас они живут в Калининграде, но планируют вернуться в Бурятию. Стецура считает, что после её отъезда у Надежды появилось больше возможностей проявить себя.
— Раньше был какой-то перекос в освещении нашей деятельности, — размышляет Стецура. — Журналисты старались брать интервью у меня, а не у Надежды. Меня обычно ставили на первое место, а Надежду — на второе. Это было несправедливо. Теперь Надежду некем прикрыть, её невозможно задвинуть.
Татьяна поясняет, что с Надеждой они не подруги, а соратницы. «Друг разделит приятные моменты, но не пойдёт на мероприятие и не станет рисковать собой, — говорит она. — Дружба — понятие бытовое. Это понятие мирной жизни, а не опасной политической деятельности».
Низовкина идёт по длинному коридору своей квартиры. Тускло светит лампа. «Я не чувствую себя одинокой, — размышляет она. — Да, у меня нет подружек. Это слишком легкомысленно. Говорить про маникюр и про детей — это не про меня. Зато у меня есть соратники, и их много. Тут более суровые отношения, мы ближе и жёстче друг к другу. Это отношения воинов в разведке. Соратники каждый раз встречают меня из ИВС. Я чувствую такую поддержку, что никогда не скучаю и не тоскую».
Стецура называет Низовкину ранимым человеком, который близко никого не подпускает — чтобы это не причинило вред. За Надежду Татьяна переживает. «Мне страшно за неё, когда я не рядом», — говорит Стецура по телефону. Она вспоминает, как несколько лет назад резко проснулась ночью — будто услышала крик. Почувствовала, что что-то случилось с Низовкиной. Потом выяснилось, что на Надежду, которая была в Забайкальском крае, в этот момент напал человек. Сама Низовкина называет случай самым страшным событием в своей жизни. «Я была у федеральной трассы, собиралась поймать попутку. Подошёл мужчина, начал меня избивать. Он дал понять, что знает меня. Другой мужик меня отбил. У меня было чувство, что всё это было специально устроено».
Нравственная и физическая брезгливость
Официальные органы Бурятии Низовкину хорошо знают. Но комментариев по её поводу не дают. «Если о Низовкиной скажешь, что она лидер местной оппозиции, это потешит её самолюбие. Если скажешь, что она ничего из себя не представляет, она страшно обидится и выльет свою злость в интернет», — говорит сотрудник правоохранительных органов Бурятии. Он попросил не называть его имени.
Своё мнение открыто высказала только уполномоченный по правам человека в Бурятии Юлия Жамбалова. Она приходила к Надежде в ИВС, когда та голодала. Проверяла, в каких условиях находится Низовкина. Жамбалова говорит: «Это достаточно открытый человек, со своей позицией. Я бы сказала, что решительна, принципиальна. Но меня беспокоит, что Надежда, зная, что закон нужно соблюдать, нарушает его. При этом она сама является юристом».
«Низовкина очень похожа на сумасшедшую, но думаю, что она притворяется», — говорит судебный пристав одного из улан-удэнских судов Михаил. Он много раз присутствовал на заседаниях, где была Надежда.
— Когда мы узнаём, что сегодня будет Низовкина, то это повод для расстройства: «Ё-моё, опять она!» — смеётся Михаил. — Всю душу съест, всю кровь выпьет. Я уже не раз замечал — если она не в прямом эфире, ведёт себя более-менее нормально. Как только включила запись — всё, другой человек. Упёртая, наглая, орёт всё время — на судей, на помощников, на приставов. И ради чего? Она защищает какое-то отребье, придурков, которые возомнили себя оппозиционерами. Почти у всех долги — по алиментам, по коммуналке. Это просто асоциальные люди. Но кто за них вступится, если не она.
Экс-сотрудник улан-удэнского СИЗО, где Надежда когда-то отсидела 20 дней, присылает короткий отзыв о Низовкиной. Его сообщение больше похоже на запись в медицинском журнале: «Поведение неуравновешенное с признаками скрытой агрессии. Бурно реагировала на замечания, позволяла себе резкие высказывания в адрес сотрудников, её не удовлетворяли условия содержания».
В феврале 2012 года московская полиция составила на Низовкину протокол, где было сказано: «Кусала санитаров». Тогда она попала в московскую психиатрическую больницу им. Ганнушкина. Сама Надежда факты укусов отрицает: «Я имею сильную нравственную и физическую брезгливость».
Надежду задержали на Красной площади в Москве — она вышла туда с плакатом «Лубянка должна быть разрушена». Со слов Низовкиной, в полицейском участке её уже ждали санитары. Руки вывернули за спину, связали резиновой верёвкой. «Ну что, правозащитница, узнаешь, как у нас там», — якобы сказал один из санитаров.
В палате с Низовкиной сняли костюм и надели на тело платье в цветочек. Заново привязали. Теперь каждую руку и ногу — отдельно к кровати. Поставили укол. Она уснула.
На следующий день прошёл суд. По пути на заседание Надежда увидела себя в зеркало: зелёный халат, чёрная фуфайка, сиреневый шерстяной платок. Всё — больничное, не её.
Суд приговорил Низовкину к полугоду принудительного лечения. У неё нашли суицидальные мотивы — якобы она хотела броситься под полицейский автомобиль. Надежду вернули в больницу. Ночь она провела в палате. Соседка (Низовкина считает её подсадной) сказала: «Хочешь узнать, что будет дальше? Ты не в тюрьме — твою голодовку никто не увидит и ты умрёшь тут в одиночестве».
В итоге Низовкина провела в психбольнице всего два дня. Она объясняет, что поставила врачам ультиматум — можете оставить, можете выпустить. И те решили просто не связываться. «Но я была готова к тому, что могу провести в психушке всю жизнь, — говорит Надежда. — Хотя для многих оппозиционеров это место — ещё страшнее, чем тюрьма».
Лидер «Демсоюза» Валерия Новодворская провела в психиатрической больнице в Казани полтора года — с июня 1970 по февраль 1972 года. Врачи ей поставили диагноз «вялотекущая шизофрения, параноидальное развитие личности».
Десять ярких человек
Официального списка оппозиционеров в Бурятии — нет. Так утверждает наш источник в правоохранительных органах региона. «Неофициальная же статистика ведётся всеми силовиками: и МВД, и Росгвардией, и ФСБ, — говорит он. — За самыми яркими представителями республиканской оппозиции следят. Их человек десять». Низовкина в списке тоже есть. «Если посчитать всех сочувствующих и подписчиков ютюб-каналов, к оппозиции можно отнести десятки тысяч жителей Бурятии», — предполагает Надежда.
Бурятия долгое время не была оппозиционным регионом. Еще весной 2019 года она входила в «жёлтую», умеренную, зону протестной активности (рейтинг был подготовлен Институтом региональной экспертизы). Но в сентябре в регионе срезонировали два события — задержание шамана Габышева и выборы мэра Улан-Удэ. На выборах с большим перевесом победил самовыдвиженец Игорь Шутенков (при этом его имя прочно ассоциировалось с партией «Единая Россия»). Он набрал 52% и обошёл ближайшего конкурента — главного коммуниста Бурятии, первого командира бурятского ОМОНа Вячеслава Мархаева. Всё это происходило на фоне критики, которой подвергался «красный» губернатор Иркутской области Сергей Левченко.
Силовики жёстко подавляли акции в поддержку Габышева. Протестующим разбивали окна машины топором, вытаскивали их наружу, заламывали руки, увозили в полицию. Это привело к обратному эффекту. На площадь выходило всё больше и больше народу. В итоге через неделю после стихийных акций власти согласовали легальный митинг. Он прошёл в парке «Юбилейный» на окраине города. Людей было, по разным оценкам, от семисот до четырёх тысяч. Плакаты они держали в руках самые разные: «Свободу политзаключённым», «Против нечестных выборов», «Бурятия против полицейского беспредела». Главу Бурятии Алексея Цыденова, который пришёл на митинг и попробовал успокоить протестующих, встретили криками «Позор!»
Была на митинге и Надежда Низовкина. На протестных акциях, посвящённых шаману Габышеву, она не появилась. «Кажется, меня даже в городе не было», — вспоминает Надежда. Только когда силовики задержали несколько человек, она сразу же поехала в суд — защищать. «Я не успела отрефлексировать габышевскую ситуацию, просто прибежала в суд по задержаниям, как всегда, — говорит Низовкина. — Осознание масштаба событий пришло позже».
Эксперты говорят, что одна из главных причин протестов в Бурятии — низкий уровень жизни у населения. Республика много лет является дотационной. По итогам 2020 года Бурятия заняла 81 (из 85) место в рейтинге регионов по качеству жизни. При этом это не «красный» регион, в отличие от Иркутской области. На выборах в местный парламент, Народный Хурал, в 2018 году победу одержала «Единая Россия» — с 41,1% голосов. У ближайшего конкурента, КПРФ, было 25,6%. Прогнозы на предстоящие выборы пока нечёткие.
«Не хочется, чтобы нас воспринимали как шизиков»
С этого года каждый нелегальный митинг в Улан-Удэ собирает огромное количество силовиков. Протестующих активно задерживают и составляют на них административные протоколы.
На митингах в поддержку Навального в январе полиция Улан-Удэ задержала 20 человек. По разным оценкам, в акции участвовало от трёхсот до двух тысяч человек. При этом в соседнем Иркутске полиция на самой акции никого не задержала, хотя, по официальным данным мэрии, на улицы вышло 2,5 тысячи человек.
«В этом году, казалось бы, протестующих прибавилось, — рассуждает источник в бурятских правоохранительных органах. — Но впечатление обманчиво. На последние митинги приходило много молодёжи. Как выяснилось потом — ради лайков и продвижения в Тик-Токе. Появилась ещё одна категория протестующих — они говорили: „Это моя гражданская позиция“. Помню, мы спрашиваем у одного „оппозиционера“: „А что за позиция, вы за кого вообще? За Навального?“ А он: „Кто такой Навальный?“»
Жители Бурятии выходят не только на политические митинги. С недавних пор любое критическое событие может спровоцировать протестную волну. Например, в 2020 году глава региона Алексей Цыденов ввёл региональный локдаун — всех местных бизнесменов обязали закрыться, при этом федеральные сети работать продолжили. Десятки улан-удэнских коммерсантов вышли в центр города с плакатами «Дайте нам работать!» Назвали они это не митингом, а сходом. Успокаивать недовольных предпринимателей пришлось бизнес-омбудсмену Чингису Матхееву. В январе этого года народный сход организовали жители микрорайона Забайкальский — там за месяц бесхозные собаки жестоко искусали девушку и мальчика. В Забайкальский на разговор поехал мэр Игорь Шутенков.
Среди известных оппозиционеров Бурятии — таксист Дмитрий Баиров, пенсионерка Наталья Филонова, шаманка Лилия Якушева. Всех их в разное время защищала Низовкина. Процессы бесконечные, одно дело перетекает в другое, кассация следует за апелляцией. Подзащитные тоже помогают Надежде — как могут. Якушева, например, на недавнем заседании Верховного суда Бурятии провела шаманский молебен. Она принесла освящённые камни, зерно и фотографии умерших родственников. Разложила всё на столе, за которым сидела, и тихо помолилась. Штраф за участие в митинге ей отменили. Низовкина против таких обрядов не возражает: «Это помогает нам победить с поддержкой Высших сил. У Лилии ещё посох есть, но с ним в суд не пустят».
Вскоре после последнего освобождения Низовкиной в гости к ней приходит Светлана Остапчук. Это бывший преподаватель Бурятского педколледжа. На одном из оппозиционных митингов она спела «Катюшу», после чего женщину уволили. Руководство колледжа прокомментировало, что ни «Катюша», ни митинг на увольнение не повлияли, а потеряла работу Остапчук из-за нарушений трудовой дисциплины. Но Светлана с тех пор стала одной из героинь протестного движения в Бурятии. С помощью Низовкиной она пытается восстановиться в колледже. Суды идут уже почти два года.
После участия в митинге этого года Светлану приговорили к обязательным работам. Их она выполнять не хочет — вслед за Низовкиной. Поэтому Светлане в скором времени грозит арест и ИВС. Там она — также вслед за Низовкиной — планирует объявить голодовку. Но не сухую: «Я не настолько натренирована, как Надежда Юрьевна, — говорит Остапчук. — У меня нет такой силы воли, как у неё. Боюсь, мой организм среагирует как-то неправильно. Мне мокрую-то выдержать».
Низовкина для Остапчук — пример для подражания. «Быть в центре внимания, как Надежда, — приятно, но ответственно, — рассуждает Светлана. — Но если я себя буду также вести, отношение ко мне станет совсем жестоким. Быть оппозиционером в нашей стране очень сложно. Мне отключали свет, блокировали карты, дочку выгоняли из колледжа — якобы она плохо учится. Всё понятно, всё предсказуемо. Но, если честно, я не была готова перейти из обычного педагога в активного оппозиционера. А меня всё больше затягивает в эту атмосферу».
Остапчук отставляет кружку с чаем. Взмахивает рукой. «Не хочется, чтобы нас воспринимали как шизиков. Знаете, почему так говорят? Потому что интеллект Надежды Юрьевны — выше среднего уровня. Такие люди выделяются в толпе и воспринимаются как фрики», — громко рассуждает Светлана. «А-а-а, Низовкина читает книги, — говорит она, подражая невидимому обывателю. — Это же что-то необычное, да-да-да».
Карась-активист
Низовкина готова умереть. Она понимает, что следующая сухая голодовка может стать последней — организм совсем ослаб. «Я мученица нового времени, — говорит она. — Я никогда осознанно не хотела мучиться. Но каждый раз так происходит. Сейчас меня, может быть, не поймут. Но на потомков это окажет воздействие».
Надежда рассуждает, что мучения — «они не все физические». «Если снимают мой рассказ с публикации, это тоже очень неприятно, — делится Низовкина. — У меня был рассказ, немного затрагивающий митинги. Два года назад его должны были опубликовать в журнале „Байкал“. Мне уже вёрстку прислали его. А потом неожиданно сняли».
Редактор журнала «Байкал» Юрий Невский не помнит, по какой причине этот рассказ не вышел. «Но точно не из-за цензуры, — говорит он. — Иногда Надежде больше кажется — что кто-то всё время её проверяет».
Невский сидит в небольшом пыльном кабинете в Доме печати в центре Улан-Удэ. Это здание местные журналисты называют в шутку Дом печали. «Журнал наш выйдет — а ответной реакции никакой, — разводит руками Юрий. — Хоть бы кто-то что-то написал. Иногда думаешь, что уходит всё в пустоту». Потом, подумав, добавляет: «Но журнал нужен! Пройдёт время, и люди узнают, что происходило в наше время».
Невский хотел бы видеть Низовкину не правозащитницей, а писателем, поэтом, критиком. Он говорит, что у Надежды есть литературный дар. «А она больше склоняется к другому, — признаёт он. — Но для меня вся эта правозащитная деятельность — немного любительская. Если ты юрист, то ты должен где-то состоять, у тебя должна быть лицензия, ты должен получать деньги с клиентов. А не то, что с Надеждой. Попросят помочь, она выиграет дело — а её в кафе ведут: „Давайте мы вас накормим, у нас денег нет“. Это вообще не разговор».
Низовкина постоянно печатается в «Байкале». Журнал выходит шесть раз в год. Его тираж — 300 экземпляров. Авторы не получают гонораров.
Сама Низовкина считает себя писателем больше, чем юристом. Сейчас Надежда работает над пьесой «Карась-активист», посвящённой митингам. Это современная аллюзия на Салтыкова-Щедрина. Низовкина хорошо разбирается в русской классике: «Как литератор я смотрю на себя и думаю, что я лишний человек. Я барахтаюсь. Не всем понятно за что. Но без барахтания в принципе невозможен прогресс». Потом она тут же подбирает себе образ из зарубежной литературы. «Я выгляжу примерно как Дон Кихот. Это и геройский, и смехотворный образ. Борьба без оружия и без доспехов часто выглядит смешной. Но она нужна. Внешне я ничего не добиваюсь. А фактически сильно переворачиваю сознание. Всё это когда-нибудь взойдёт».
На десятом месте
Недоброжелатели пишут про Низовкину, что она незамужняя, бездетная, старая дева, мазохистка, лесбиянка, неудовлетворённая, «дала обет безбрачия». «В каждом втором комментарии звучит просьба: „Найдите ей, наконец, мужика! Вдуйте ей!“», — спокойно говорит Надежда.
Сегодня Низовкина — в белом платье. Оно почти облегает её фигуру. От этого Надежда кажется меньше, чем есть на самом деле. Спустя несколько недель она наконец нашла в медицинских справках указание своего веса — 47 килограммов. Столько она весила зимой, когда её госпитализировали из ИВС. «Сейчас наверное поменьше», — вздыхает Низовкина.
Надежда смотрит немного в сторону и тихо говорит, что хотела бы создать семью. «Но я ищу идеал, — объясняет она. — Это должен быть полностью мой единомышленник, не слабее, не трусливее меня. Он сможет защитить меня в случае нападения, сможет разделить жестокость репрессий и сам подвергнуться им. И не говорить: „Это всё из-за тебя“. И этот человек должен быть готов пожертвовать и собой, и нашими детьми — ради более высоких ценностей. Я сама готова к потерям, к жертвам. Лучше, если мой близкий человек умрёт, чем если он предаст. Всё равно от него останется память и духовный след».
Серьёзных отношений у Низовкиной не было никогда. «Даже если и возникали какие-то чувства, то потом они заслонялись другими целями, оказывались на десятом месте», — говорит она.
А потом рассказывает про свою мечту. Надежда сидит в деревенском домике на лоне природы, в сельской местности. В ногах копошатся внуки. Низовкина рассказывает им сказку. Не выдуманную, а настоящую, из своей молодости. Быль.